Игра на повышение

Мы представляли с Сашкой сладкую парочку - шли в обнимку вдоль речки по дну ущелья от бара базы отдыха к нашему альплагерю. Он с недопитой бутылкой «Мартини» в руках, я - с недочитанной книжкой и в голубой панамке в белый горошек. Мы шли мимо погранзаставы, на камне гордо возвышался пограничник в камуфляже, с автоматом наперевес, в белых носках и тапочках. Сашка порывался добить с ним «Мартини», а я грозилась сдать его как американского шпиона.

Выпили мы одинаково, но Сашка опьянел быстрее и выглядел сейчас ниже среднего, а если честно, то довольно паршиво он выглядел. Невзрачный худой немолодой мужчина с нелепо торчащими волосами, одетый в рваную майку и дурацкие псевдолевисовские шорты. В городе я бы не позволила такому идти рядом с собой. Он мне сразу не понравился, еще когда мы садились в поезд. Мне даже и разговаривать с ним не хотелось. Я и не разговаривала, слушала в пол-уха, как он рассказывал другим о своих холодных ночевках, скальных подвигах и спасработах. Мне было неинтересно.

До тех пор, пока я сама не оказалась в таком месте, откуда страшно смотреть и вверх и вниз. Вверх - потому что непонятно, как туда дойдешь, а вниз - потому что элементарно кружится голова. И так получилось, что Сашка как бы сам собой шел рядом и говорил, куда ставить ногу, а куда - втыкать ледоруб. И после бараньих лбов я сбросила рюкзак на чахлую травку рядом с ним, а сама обняла его за плечи и так осталась сидеть, потому что мне позарез надо было после скал прижаться к чему-то человеческому. Он терпел довольно долго, а потом попросил меня снять каску, потому что ее острые края резали ему шею.

И на до жути крутом снежнике он спокойным голосом объяснял мне, что осталось уже немного, а потом, когда почти уже вся жидкость моего изнуренного организма вышла в сухой холодный воздух вместе с частым ротовым дыханием, и я была на грани паники, он завел со мной разговор о литературе, чтобы я успокоилась, и сказал, что даже если я упаду, он все равно стоит подо мной и всегда поймает, а в крайнем случае мы упадем вместе, и это даже приятно - вместе прокатиться по снегу.

"Ты только не уходи," - задыхаясь, повторяла я одно и то же. Сашка не уходил, и мне было все равно, как он выглядит и сколько раз в году чистит зубы и как проводит свободное время, и во что одевается. Когда мы долезли до ночевок, я разглядела его как следует. Одет он был прекрасно. В ярко-красной пуховке, накинутой на фиолетовую поларовую куртку, в белых гортексовых штанах, пластиковых ботинках небесного голубого цвета, а глаза его были еще ярче и синее. Да что там одежда, все в нем было прекрасно, как сказал покойный А.П., имея в виду, наверное, что-нибудь другое.

Я не знала еще подобных преображений, чтобы человек под небом был как небо, а на земле, как земля. Вниз я неумело спускалась по веревке, а он бежал рядом по снегу, как Иисус по воде словно посуху. И был таким же красивым, если только можно Иисуса Христа представить в пуховке фирмы «Mammut» и во всем остальном, купленном в магазине «Альпиндустрия» за бешенные деньги.

А внизу он стал опять как все, вернее, гораздо хуже. Но я уже не могла забыть того необыкновенного человека с синими глазами и ледорубом в руках, которым он был наверху. И я поняла, что готова пойти на многое, ради того, чтобы встречаться с ним еще и еще. Не правы те, кто считает, что падшие ангелы - неотразимые красавцы. Думаю, на земле они обладают отталкивающей внешностью и только в свете неба, помноженном на отраженный свет снега, обретают часть своей красоты, которая всего лишь отражение той, настоящей.

Что же, решила я, эта игра на повышение стоит свеч, и налобного фонаря, и примуса, который я научусь разводить в любую погоду, в дождь, снег и град. И я буду заливать в примус 95-й бензин и топить на нем в канчике снег и варить Сашке макароны и класть туда побольше тушенки, потому что он любит мясо. Теперь, когда у меня появилась новая цель в жизни - залезть на Эльбрус, я буду целый год тренироваться и ходить на скалодром и даже бегать по утрам, на потеху всем своим знакомым книжникам и фарисеям.

И Сашка потащит меня на эту хрестоматийную вершину, на которую залезть можно без особой техники, была бы выносливость и погода. Но я все равно буду плакать от жалости к себе, забившись в палатку и завернувшись во все наши теплые вещи недалеко от сгоревшего Приюта 11-ти, а Сашка в это время будет варить на примусе макароны с тушенкой, потому что мне нужно будет поесть мяса, несмотря на горную болезнь и полное отсутствие аппетита.

Но потом мы все же доползем до верхней точки, и Сашка будет там стоять красивый как никогда, а я, закутанная до покрасневших глаз, с сосулькой под носом, со вздувшимися на коленях штанами и стертыми в кровь промокшими ногами, буду выглядеть как пугало, если только, конечно, найдется кого пугать на высоте 5600 метров над уровнем моря.

А на следующее лето он возьмет меня в экспедицию в Каркорум в Пакистан. Я поеду поваром и буду действовать на нервы местному офицеру связи, который не привык, чтобы поваром в экспедиции была женщина, к тому же белая. Я буду будить Сашку и его товарищей неизменным «Брекфаст ис рэди, сэр!». И этот брекфаст будет сначала ниже всякой критики, а потом ничего, я научусь готовить вполне сносно. А когда Сашка уйдет на гору, я буду по рации передавать ему, что Барс 17-й целует Барса 22-го и очень по нему скучает, и все это на дурном английском языке. И мы станем посмешищем сезона, но Сашке будет приятно.

А в перерывах между восхождениями Сашка будет тренировать меня на скалах и в снегу, и однажды мы оба поймем, что я на десять лет моложе, и всегда следила за своим здоровьем, и меньше пила, больше спала, лучше питалась и почти не курила. Я никогда не смогу подняться до его уровня человека-легенды, ходившего в одиночку по самым сложным маршрутам, но подготовленной я стану не хуже. И Сашка начнет брать меня в горы, мы будем ходить в двойке на Тянь-Шане, Памире и даже в Гималаях, и я почти перестану бояться, но нужен он мне будет по-прежнему.

И у нас еще останется немного времени, его времени, потому что альпинисты ближе к пятидесяти, если остаются в живых, завязывают по возрасту, так вот, у нас останется время, чтобы сходить на восьмитысячники. И все будет складываться на редкость удачно, мы найдем спонсоров, оплачивающих дорогущие пермиты на восхождения, и я буду сниматься в рекламном ролике на Килиманджаро, потому что всегда была довольно киногеничной, а Сашка будет издеваться надо мной, но я вдруг увижу, что, пожалуй, и он тоже считает меня красивой.

Восьмитысячники закончатся, а сил у нас будет еще полно, на земле Сашка будет все хуже, а на небе все красивей, и тогда мы поймем, что спускаться нам не хочется и, в общем-то, даже незачем. И тогда Господь Бог, который, больше милостив, чем справедлив, специально для нас, двух влюбленных в собственные иллюзии сумасшедших, поставит девяти- и даже десятитычники, которые мы втайне от всех одолеем, причем без кислородных баллонов.

Ну а дальше все, игра на повышение не может длиться бесконечно. Ни я, ни Сашка так и не станем ни Святым Иаковом, чтобы лезть в небо по лестнице, ни даже индийским йогом, чтобы подняться туда же по веревке хотя бы и с помощью жумара. Придет усталость, и настанет ночь с близким и холодным блеском звезд, как это всегда бывает в хорошую погоду на высоте. И тогда небесная лавина накроет нас своим сиянием словно легким пуховым спальником, и мы счастливо отключимся под ней в один прекрасный миг.

 
Синий морской конек

Значит так, сначала мука пополам с солью, потом немного воды, получается такое густое тесто, из которого можно лепить все, что душа пожелает. Ее душа желала морского конька, синего с черными глазками-точками. Она видела его в магазине, где продаются всякие симпатичные штуки: светильники в виде домиков, медные колокольчики и мобили - фигурки, висящие на тонких палочках. Фигурки были разные - красные морские звезды, цветные рыбки, бело-голубые пингвины. И не то чтобы ей было не по средствам купить себе что-нибудь такое. Нет, зарабатывала она более, чем достаточно для девушки без особых претензий. Просто ей вдруг захотелось сделать что-нибудь своими руками. Она долго представляла, как будет тонкой кисточкой рисовать полоски на рыбках или пририсовывать глазки морскому коньку, прямо чувствовала, как пальцы сжимают кисточку. Она не удержалась и решилась попробовать. Вечером, когда все дела сделаны, и на кухне тепло и чисто, а в блестящей поверхности синего электрического чайника отражается точка лампы.

Девушка в пушистом бежевом халате, с гладко причесанными волосами, блестящим лбом и внимательными серо-зелеными глазами сосредоточенно месит пальцами белую массу. Она отщипывает кусочек, сначала делает колбаску, как когда-то учили ее в детском саду, изгибает ее, придавливает, старается. Получилось! Саша смеется. Ну надо же, кто бы мог подумать, что ей удастся. На ладони у нее морской конек, пока белый, слепой. Ничего, скоро она налепит ему братишек и сестренок, обожжет их в духовке, разрисует, потом попросит кого-нибудь настрогать палочек. В общем, дел у нее теперь полно, скучать не придется.

Кухня наполняется первыми тактами “Турецкого марша” Моцарта. Так звонит Сашин мобильный, который всегда рядом с ней, чтобы она не делала. Девушка спокойно подносит трубку к уху.

- Алло, Алекс! Давно не виделись.

- Давно, - соглашается Саша. Она действительно уже давно не видела звонившего ей мужчину. Она рада слышать его голос, она рада будет встретиться с его человеком в каком-нибудь людном месте, где играет веселая музыка и можно выпить Пиноколаду или Бейлис со льдом. Хотя Саша не пьет, бережет себя, свои глаза и пальцы, да и не любит она пить, не любит резких перепадов. Любит, чтобы все было спокойно и предсказуемо. Для нее, конечно.

У Саши много имен, позвонивший по мобильному называет ее Алекс, а мама - Алечкой. Мама беспокоится за Алечку, как она там одна в большом городе. Но, вместе с тем, мама горда. Ее Алечка самостоятельная девочка, нашла себе хорошую работу. Да что там работу, Алечка и квартиру умудрилась получить. Для мамы это звучит так: “Один человек, уезжая в Израиль, квартиру продавать не стал, а оставил мне в бессрочное пользование.” Все так и было, разве что человек тот Сашиными стараниями отправился в совсем уж обетованную землю, на тот свет он отправился, если говорить прямо.

В клубе играют джаз. Саша накрасилась и выглядит значительно старше, на все свои 25 лет. Ее спутник пьет виски. На этот раз он оказался довольно красивым мужчиной в норвежском свитере. Собственно, она и узнала его по свитеру, ее предупредили. Каждый раз они бывали разными и думали, что эта девушка с мужским иностранным именем, такая же как они, просто связная. Которую можно легко убрать в случае чего. Саша только посмеивалась. Она-то знала себе цену. И знала, что тот, кто звонит ей на мобильный - знает. Они были знакомы лично, но не более того, просто деловые партнеры. Но это они так специально когда-то решили, никакой напускной таинственности, никаких встреч в темных аллеях московских парков. Только людные места, яркие одежды, веселый смех, книжки в ярких глянцевых обложках.

Норвежский свитер передает Саше книжку. Как бы почитать. Но Саша читает редко, потому что ей скучно за мелкими черными буковками разглядывать людей и их нелепые поступки. Вот и эту книгу Саша читать не стала. Просто нашла аккуратно вклеенную страницу, где тем же шрифтом, были напечатаны указания для нее. Фамилия, адрес, дневное расписание, сайт, на котором хранился портрет. Примерные сроки исполнения. Сумма гонорара не указана, но Саша и так знает ее. Сейчас ее занимает другое. Она перечитвает данные клиента - Н. Морозов, возраст 25 лет. Фото она еще, конечно, не видела, но все же...

Саша вспоминает, как много лет назад Колька Морозов, мальчишка, с которым она три года подряд просидела за одной партой, впервые привел ее в тир. Вернее, это она сама увязалась тогда за ребятами, потому что ее лучшая подруга Ленка лежала дома со свинкой, и было страшно скучно, и шел дождь, и их унылый городок выглядел еще хуже, чем обычно. Им всем было тогда по 12 лет.

- Вот сюда смотришь, сюда нажимаешь, этот глаз прищуриваешь, - снисходительно объяснял ей Колька, не веря, что у нее, девчонки с вечным освобождением от физкультуры, получится хоть что-нибудь.

У Саши получилось. Сразу и навсегда. В их городке было два тира, и владельцы обоих очень скоро перестали пускать эту девчонку на порог, потому что стоило ей взять в руки духовушку, как все призы постепенно перебирались в ее школьную сумку. Сашин угол в комнате украсили: кошмарный плюшевый медведь, блестящий кубок дешевого металла, мячик и невесть как оказавшаяся в этой компании сковородка, которую, впрочем, мама довольно быстро забрала себе. Мальчики косились с уважением, и ее стали называть Алька-Стрелок.

- Охотницей будешь, - кажется, в шутку сказал ей отец.

Однажды он даже взял ее с собой на охоту, после чего у него прибавилось причин гордиться дочерью. Саша с первого выстрела уложила лисицу, попала ей точно в глаз, так что шкурка не попортилась. Но на охоте Саше не понравилось, слишком суетно, хлопотно и грязно. Примерно по той же причине она не захотела идти на войну. Хотя могла бы, выбор был велик. Саша ничуть не боялась за свою жизнь, она любила комфорт.

В сущности, Саша умела только одно - стрелять. Ей не сложно было сделать свой выбор - просто не зарывать талант в землю, как это советуют мудрые люди. Следуя советам мудрых, Саша решила иметь не намерение, но готовность. У нее не было намерения убивать, лишь готовность выстрелить и попасть в цель. Было время, когда Саша считала, что цельность - это всегда отказ от чего-то страшного внутри себя и нарочитая стимуляция лучших своих черт. Прошло несколько лет, и Саша решила, что все в ней имеет право на существование, в том числе и смерть, замершая в ее спокойных глазах, вибрирующая на кончиках ее сильных пальцев, переходящая в горячий кусочек металла и дальше, в чужое тело, до которого Саше не было никакого дела.

Она хорошо спала, не страдала от перепадов настроения и беспричинных страхов. Она неплохо относилась к людям, но предпочитала не связываться с ними, потому что знала, насколько быстро все может закончится, стоит ей только захотеть. Впрочем, Саша умела держать себя в руках. За это, собственно, ее и ценили. Ее работодатели могли быть уверены, эта девушка не начнет палить по всякой движущейся цели в невротическом угаре, не разболтает спьяну имена, не станет намекать на возможность шантажа и требовать повышения ставок.

В Интеренет-кафе Саша едет на метро. Она спускается по эскалатору и смотрит по сторонам. Ей нравятся рекламные щиты, нравится думать о людях, которые придумывали эти картинки, нравится, что они никогда не ставят свои подписи. Как и она сама. Саша представляет - аккуратные ряды надгробий, фамилии и даты крупными золотыми буквами. А внизу так меленько - исполнитель Александра Волкова. А заказчик... Имя заказчика нельзя было произносить всуе, в письменном тексте на этом месте всегда оставался пропуск в мир иной. Александра Волкова, скромный исполнитель, знала абсолютно точно, что без его воли ни ее нервы, ни глаза, ни пальцы не работали бы так исправно.

“Интересно, давно он в Москве?” - думает Саша, глядя на изображение взрослого Кольки Морозова, который не так уж сильно изменился за те девять лет, что они не виделись. Еще пару раз она взглянет на него лично из-за корпуса чужого автомобиля или из-за спины прохожего перед их окончательной встречей. То что он мог узнать Сашу, несколько усложняло задачу. Ничего страшного, просто ей придется быть немного более осторожной, чем всегда.

Саша возвращается домой к своим все еще белым фигуркам из теста. Сперва она стелит на противень кальку, оставшуюся у нее с времен увлечения шитьем, потом аккуратно раскладывает на бумажной поверхности все, что вылепила. Минут через пятнадцать в кухне становится тепло и по-настоящему уютно. Через тридцать пять минут она вынет их из духовки, теплых, медленно остывающих и быстро твердеющих. Что-то ей это напомнило. Губы мужчин бывают иногда теплыми и твердыми одновременно. Губы Кольки Морозова были еще и шершавыми, когда он поцеловал ее первый и последний раз. Ему нравилась совсем другая девчонка, а она ходила за ним хвостом весь седьмой класс. Однажды зимой он сказал, что ей слабо попасть в еловую шишку, висящую на самом верху дерева. Он тогда тайком уволок из дома духовушку Вовчика, старшего брата.

- Если попаду, поцелуешь? - спросила она, цепенея от собственной смелости.

Он только пожал плечами. Конечно же, она попала, и Колька с отстраненным видом приблизил к ней губы. Нижняя была треснута посередине.

- Довольна? - насмешливо спросил он.

И тогда она впервые прицелилась в человека, в него, подлого Кольку в дурацкой плешивой ушанке. Глаза у него были разноцветные. По зеленой радужке правого глаза рассыпаны коричневые крапинки, а левый глаз просто зеленый. А потом оба глаза стали испуганными.

- Я тебя застрелю, - тихо сказала она.

- Только попробуй, - еще тише ответил он.

- И попробую, - сказала она и опустила ружье.

- Дура! - крикнул он и отобрал ружье. Драться Александра не умела. С тех пор он старался вообще с ней не разговаривать и не оставаться наедине.

Только первые несколько минут по-настоящему тепло и приятно. Потом становится жарко, потом просто невыносимо, но приходится терпеть, потому что он ничего не может сделать ни с этим жаром, ни с этим черным замкнутым пространством, где удушающе пахнет горячим газом и внизу вдоль стен синеет пламя. Он видит, что его соседям ничуть не лучше, но когда так чудовищно плохо ни о ком, кроме себя думать не возможно. И все же он замечает краем того места, где у него по замыслу должен был быть глаз, что у дельфина на спине надулся кошмарный пузырь, а у морской звезды словно в агонии дергаются неровно вылепленные лучи. Температура все повышается, и он, помимо всех прочих ужасных ощущений, испытывает легкое удивление от того, что может существовать в подобном аду. Он чувствует, как внутри у него идут мучительные и напряженные процессы. Кипящая влага забивается в промежутки между длинными многоступенчатыми молекулами клейковины и крахмала. С солью не происходит ничего, но ее мелкие раскаленные кристаллы иглами впиваются в нежную плоть белковых соединений. “Ничего, - говорит он себе, - ничего, я должен пройти через этот ад, чтобы сделаться целым и твердым. Мне это необходимо”, - убеждает он себя. Но боль и ужас сводят на нет все доводы погибающего рассудка. Кроме того, с ним явно происходит что-то не то. Слишком быстро он покрылся твердой коркой, между тем, как не весь пар успел выйти наружу. Пар скапливается у него внутри, подобно огромной опухоли, которая вот-вот разорвет его пополам. Что, собственно, и происходит. Твердым стать ему удалось, а вот целым - нет.

Через сорок минут Саша осторожно вынимает еще горячий противень. И первое, что она видит - это развороченное тельце конька. “Ужасно обидно, - думает она, - ведь лопнуть мог кто угодно”. Ни дельфина, ни морскую звезду ей бы не было так жалко. Но конек, ее любимый, ради которого она и затеяла всю эту возню с мукой и солью... Несколько минут Саша сокрушенно стоит над противнем, а потом быстро переодевается и покидает квартиру.

Николай неожиданно просыпается, резко садится на постели и только потом открывает глаза. По потолку гуляют светлые полосы, каким-то образом связанные с движением машин за окном. В ночном воздухе комнаты шевелится еще кое-что - подвешенный к люстре мобиль - несколько скрещенных тонких палочек, на которых качаются смешные фигурки - пара пингвинов, одинокий дельфин и три морских конька. Эту штуку Николаю привезла из Вены Ася. “Ну, зачем, - думает он, - не может она без этой щемящей тягомотины, чтобы я смотрел и вспоминал ее глаза, вечно на мокром месте, и то какая она без меня бедная, и как ей одиноко и грустно, и дальше в том же духе, только с еще большим надрывом. Подарю кому-нибудь,” - решает Николай и тут же вздрагивает от резкого звука дверного звонка.

Сашу Николай узнает почти сразу же, но разговор у них, фактически, не выходит. Она даже рта не дает ему раскрыть. Просто говорит, что он срочно должен уехать. Да, прямо сейчас. Потому что ему грозит опасность. Потому что иначе он умрет. “Тебя заказали,” - объясняет Саша простым русским языком, и Николай чуть было не спрашивает, кому, но потом все понимает и сам. Он вспоминает, вернее, они оба молча вспоминают тот детский разговор под елкой, когда она обещала попробовать. Он догадывается, что она все-таки попробовала, но у нее опять ничего не вышло.

- Как тебя отблагодарить, - очень тихо спрашивает Николай.

- Сматывайся поскорее, - отвечает Саша, - мне ничего не надо, ну разве что...

Она выходит на середину комнаты, тянет руку к мобилю и с усилием отрывает фигурку синего морского конька, отчего вся конструкция перекашивается и становится почти уродливой.

- У тебя мало времени, - говорит Саша уже в дверях.

Она медленно идет по темным улицам. Она сжимает в кулаке деревянного конька, который постепенно становится теплым. Она еще не знает, как выкрутится. Может быть, никак. Она не боится. Нельзя боятся того, что знаешь так хорошо.

 
Это была я

Одно невероятно жаркое июльское воскресенье я провел за занятием, заставляющим всерьез задуматься о состоянии моего рассудка. Я делал вырезки из женского журнала “Настя”. Это вполне обычный и довольно глупый женский журнал, мало чем отличающийся от множества точно таких же, с улыбающимися женскими лицами на обложке. Кормушка для авторов и силос для читательниц. Его выписывают дамы из рекламного агентства, где я имею несчастье служить. Видно я дошел до ручки от скуки в тот майский день, когда решил почитать рассказ в женском журнале. Рубрика называлась “Расскажу о себе”. Все материалы в этом журнале шли без подписи, видимо, чтобы у читателя создалось впечатление, что их писала одна большая Настя. Одна из ипостасей этой Насти рассказывала, как нашла в такси забытый кем-то пейджер, прочитала сообщение, предназначенное не ей, отправилась на чужую вечеринку и встретила там мужчину своей мечты - брюнета, прячущего под очками нежные глаза и длинные ресницы. Незамысловатая история, почему-то она меня развеселила. Мне понравилось, как она писала, эта анонимная рассказчица - как бы шутя, но при этом не отделяя себя от героини. Мне показалось, что автор хотела бы, чтобы с ней случилось нечто подобное. Может быть ей просто нужен был пейджер, может быть она думала, что этот пищащий предмет действительно способен устроить кому-то деловую встречу с судьбой. В общем, мне стало интересно. Я первым потянулся к следующему номеру “Насти”, когда почтальон принес его к нам в агентство. Я узнал, что моя неизвестная подруга осатанела от одиночества настолько, что вынуждена была всерьез заняться венцом своего безбрачия. Но видимо, сработал пейджер судьбы, найденный в предыдущей серии, потому что в последний момент она все же встретила мужчину с приятным лицом и мягким характером. “Понятно, - подумал я, - ей одиноко, ну, по крайней мере, скучно. Так же как и мне.” К третьему номеру в ней проснулась совесть. Она решила оставить любовника, мужчину с приятным голосом, потому что его жена от переживаний глотала тазепам. В следующем номере она рассказала мне невероятную историю о том, как ее муж звал во сне некую женщину и что из этого вышло. Я поймал себя на том, что с нетерпением жду среды, дня выхода журнала. Мне хотелось знать, что будет дальше. Эти истории не были связаны между собой ничем, кроме личности автора. После третьего номера я был абсолютно уверен, что автор у них один и тот же. Она рассказывала их, словно подсмеиваясь и над самой собой, и над слушателями, и даже над героями, и вместе с тем ей не удавалось никого обмануть. Она страшно переживала и за себя, и за слушателей, и даже за героев.

Я пытался представить ее себе и не мог, мне легче было вообразить ее голос, вернее даже не голос, а интонации - искреннее изумление, насмешка, испуг, захлебывающееся нетерпение, с которым выдается очередная новость. Конечно, я не верил в то, что все эти невероятные истории про брошенных детей и обретенных мужей происходили на самом деле. Скорее, я воспринимал их как зашифрованные послания. Не могла же она выдумывать все от начала до конца, что-то все же с ней происходило, чтобы потом трансформироваться в женскую историю, на гонорар от которой можно было пойти в кафе или купить себе кило черешни, или новые сандали, я не знал пока, что она любит. Я думал о ней все чаще и чаще. Я пытался обрести нечто вроде обратного взгляда, который помог бы мне понять, какие реальные события стоят за ее рассказами.

Любовник ведет ее в бутик и покупает вечернее платье, а заодно и расшитую стеклярусом сумочку черного бархата. - Видно она заглянула в магазинчик, где по бешенным ценам продается дешевка. Я почувствовал прилив нежности. В средиземноморском круизе сблизилась с молодым человеком, после того как он намазал ей плечи кремом от загара. - Выбралась в кои-то веки на природу и на радостях так долго провалялась на солнце, что сожгла себе плечи. Помогала мужу похитить его ребенка от первого брака и угодила таким образом в милицию. - Разведена, есть ребенок, не слишком рада визитам его папаши. Впрочем, в этом я не уверен. Возможно, наслушалась рассказов подруг.

Я завел специальную папку для ее рассказов, и только потом понял, что дело серьезное. Кажется, я влюбился. Я вполне мог бы стать одним из ее героев - я уже понял, что ей нравятся такие как я, брюнеты в очках с тихими голосами и нервными пальцами. Между прочим, любовная линия в ее рассказах сделалась как-то отчетливее, и я догадался, что она больше не одна. Таким образом, в нашем городе появился еще один мужчина, с нетерпением ожидающий выхода “Насти”. В том что он читает ее рассказы, я не сомневался. Я пытался себе его представить. Возможно, это мой коллега, рекламист, копирайтер, нервный человек в очках, плохо переносящий жару и мечтающий получить в наследство миллион долларов, чтобы удалиться на покой и написать готический роман. Я начал с напряжением следить за развитием их отношений. Дело осложнялось тем, что информация о ней доходила до меня с полуторамесячным опозданием. Примерно столько времени отделяет свеженаписанный журнальный текст от его публикации. Это было похоже на свет отдаленной звезды. Каждый раз боишься, что звезда уже погасла, остались лишь лучи.

Наша с ней почта работала медленно, в один конец, зато регулярно. Каждую неделю она посылала мне весточку. Две недели подряд шли грустные рассказы. Сначала она рыдала на приеме у психотерапевта, потому что вспомнила детскую обиду. Я вдруг понял, что это было на самом деле. Я забеспокоился. Мне всегда казалось, что женщины ее типа как-то обходятся танцами в ночных клубах. Через неделю она превратилась в преуспевающую бизнес-вумен, горестно недоумевающую из-за того, что ее любовь отверг ее же подчиненный, ну да, молодой человек в очках с тихим голосом. Он предпочел ей более молодую, но менее деловую, то есть автора. “Значит, копирайтер, наконец, определился,” - подумал я и порадовался за нее.

Теперь, я мог бы рассказать о ней очень многое. Я знал, что у нее дома отключали горячую воду, что она любит джаз, ничего не понимает в фармацевтике и имеет крайне слабое представление о работе хирурга. “У меня низкий болевой порог,” - так начинался очередной рассказ, и мне сразу же захотелось взять ее руки в свои и сказать: “Успокойся, тебе никто не сделает больно.” На самом деле, я не мог ей предложить даже таблетку анальгина. Два раза в рубрике “Расскажу о себе” печатались не ее рассказы, я видел это по чужому мертвому языку. И каждый раз я впадал в панику, боялся, что с ней что-то случилось. Я представлял себе ужасные картины - пожар, автокатастрофа, эмиграция, замужество. У копирайтера большая зарплата, и он уговорил ее уйти из журнала. И все же я знал, что не могла ее история закончится стандартным набором женских пошлостей - двое под одним зонтиком, коробочка с обручальным кольцом, брызги шампанского, счастье как огромный надувной шар. Недели три ее рассказы были подозрительно веселыми, и я догадался, что шар ее счастья раздулся уже до совершенно неприличных размеров. “Смотри, будь осторожнее! - с мысленной мольбой обращался я к измученному жарой копирайтеру, - у нее низкий болевой порог.” Но все было бесполезно. Шар разлетелся в клочья, а последние пять номеров смело можно было назвать хроникой одного провала.

В истории “Голос из хора” она рассказала, как два часа просидела возле двери в комнату, где репетировал хор. Она слушала голос солиста и вспоминала, как любила его. Когда репетиция закончилась, оказалось, что солист - совсем другой мужчина. Она просто перепутала голоса. Впрочем, ее это ничуть не огорчило. Я догадался, что среди воспоминаний и вымысла она чувствует себя в большей безопасности. В рассказе “Чужая квартира” ее возлюбленный ушел от нее в полночь, чтобы успеть на метро. Он отказался остаться у нее, потому что ему тяжело ночевать не дома. Похоже, что у него сдают нервы, - решил я, - видно, надолго его не хватит. В рассказе “Любовь и порядок” она очень мило и как бы невзначай вставила фразу моего любимого писателя Чарльза Буковски: “покажите мне одинокого мужчину в чистой кухне, и вы покажете мне мерзавца”. Таким образом я узнал, что наша с копирайтером любовь к чистоте и порядку перестала ее восхищать. “Мы же взрослые люди”, - уговаривала она себя в рассказе с одноименным названием. Взрослые люди видятся не больше двух раз в неделю, считают дурным тоном разговоры о будущем и не думают друг о друге в перерывах между встречами. Для пущей убедительности она выбросила засушенную розу, которую хранила с их первого свидания. В последнем рассказе, который я получил в последнюю среду августа, у нее уже не было сил притворяться. Это было письмо, написанное прямым текстом. Она просто воспользовалась журналом, как почтовым ящиком. Адресатом был он, а, может быть, я. “Я люблю тебя так сильно, - писала она, что больше не могу быть с тобой. Мысль о тебе сидит в моей душе, как заноза и мешает мне ходить, думать и разговаривать. Может быть, я вернусь, когда пойму, что ты нужен мне так же мало, как я тебе. Это маловероятно, потому что я не привыкла иметь дело с людьми, которые не вызывают у меня сильных чувств...”

Вот тогда я понял, что пора выходить из подполья. Пора как-нибудь ответить на ее послания. Я позвонил в редакцию “Насти” и попросил соединить меня с постоянным автором рубрики “Расскажу о себе”. Я представился кинорежиссером, который ищет сценариста для нового сериала. Я сказал, что их автор идеально подходит для меня. Ее телефон мне не дали, попросили оставить свой и подождать. Ждал я недолго. Она позвонила мне уже на следующий день. Она всегда была очень доверчивой, и возможно, действительно, собралась писать для меня сценарий. У нее оказался немного резковатый, но не лишенный приятности голос, по которому совершенно невозможно было определить ее возраст. Мы договорились с ней встретиться на террасе кафе “Арлекино”, что возле метро “Таганская - кольцевая”. Она сказала, что я легко узнаю ее по свежему номеру журнала “Настя”, который будет лежать рядом на столике. Я действительно ее сразу узнал.

Это была совсем юная девушка лет двадцати с коротко стриженными крашеными в синий цвет волосами. У нее был большой подвижный рот и беспокойные глаза.

Это была очень спокойная и хорошо одетая женщина лет сорока трех с обручальным кольцом на безымянном пальце правой руки. У нее была мягкая улыбка и немного отстраненный взгляд.

На самом деле, это была я.

 
На правах рекламы

Она любит шутить по телефону. Говорит: “Это не я, это мой автоответчик, и вы можете оставить свое сообщение после длинного гудка.” Потом гудит, довольно натурально. У нее талант по части голосовых сообщений. Или нежно журчит в трубку: “Мой голос, девушка, вы не узнать не можете!” Конечно, не могу. Ведь каждый уикэнд я имею счастье слушать по радио шуточки, которыми она украшает свой эфир. Теперь я знаю, у нее есть домашние заготовки. Например после сводки погоды она сообщает, что следующую песню посвящает Гидрометцентру. Песня “November rein”. За час работы четыре включения. “Когда-то в своем босоногом и даже голопузом отрочестве я занималась аэробикой под музыку “Спейс”, чтобы стать стройной как одна из “арабесок”. Ничего не скажешь, изящный переход. В полночь она прощается со слушателями и желает им не падать духом, а также и телом. Этим летом с нами случилось и то и другое. У нее вышло гораздо красивее. Она упала с мотоцикла где-то в горах над Средиземным морем, а я разбила колени в погоне за автобусом в районе Новогиреево. Духом мы падали по очереди, иначе пострадало бы наше общее дело. Она еще и мой редактор в журнале Л. Однажды, сидя перед макинтошем она призналась мне, что всегда носит колготки, даже в жару и под брюки. Я посоветовала ей обратиться к психоаналитику. Так мы подружились. С моей подачи мы пытались овладеть искусством любви по книге Э.Фромма, и у нас ничего не вышло. Однажды я принесла ей “Алхимика”, она расплакалась над ним в метро и захотела бросить работу в журнале Л. Но не бросила, потому что нет прописки и мама пенсионерка. Она плакала возле собора святого Марка в Венеции, потому что там красиво. Я бы так не могла. Она импульсивнее, чем я. Она лучше разбирается в джазе, она знает английский, она выступала со студенческим театром в Марокко, у нее больше знакомых в мире шоу-бизнеса. Я лучше пишу. Особенно когда она в эфире. Советую и вам. На правах рекламы. Если одиноко и некуда пойти, если так хорошо, что и выходить не хочется, если все остопиздело, если... короче, включите радио. Вот она. Простое русское имя, смешная еврейская фамилия. Нежный голос. Оттопыренные уши. Навязчивое желание похудеть. Умение верстать и редактировать. Резкие перепады настроения. Ранняя седина. С шести до полуночи по выходным, 102,1 FM. Красивые черные глаза. Профессия ди-джей.

  
Если бы...

Иногда мы встречаемся, и ты начинаешь рассказывать мне, как это было у тебя с этим, и сколько с тем, и зачем еще с кем-нибудь. А я слушаю тебя иногда задумчиво, иногда как-то даже слишком заинтересованно, и думаю, а что если бы я была мужчиной, или ты была бы мужчиной. В каждой из нас хватает сильных черт, хотя и выглядим мы с тобой порой как две доходяги, особенно после бессонных по разным, не всегда приятным причинам, ночей. Так вот, если бы кто-нибудь из нас был мужчиной, какая бы у нас могла получиться любовь. И как в самые первые дни мы летали бы с сияющими лицами и сверкающими глазами и рассказывали бы всем без умолку, потому что очень любим рассказывать о себе всякие истории. Рассказывали бы, что на этот раз наконец-то повезло, и вообще случилось то, что уже давно должно было случиться. И как нам хорошо было бы вместе, и я уж позаботилась бы о том, чтобы у тебя появились, наконец, зимние сапоги. А ты сделала бы что-нибудь такое, чтобы мне перестало хотеться каждую свободную минуту уматывать из дому. И мы сидели бы дома вечерами и смотрели бы кино или там читали бы вслух, или вели длинные беседы. А ночами было бы еще лучше.

Интересно, кто бы не выдержал первым? Я ли закричала, что с меня хватит твоих перепадов настроения и бесконечного кокетства со всеми подряд. Или тебе осточертели бы моя холодность и уходы в себя со все более редкими возвращениями к тебе. И вот наступила бы кошмарная ночь, которую мы провели бы в душедробительных разговорах, а наутро разъехались бы, кто куда. И ты написала бы маме в Восточную Сибирь, что мы поссорились и ты хочешь повеситься. А я не стала бы писать маме в Западную Европу, потому что я вообще не привыкла делиться с мамой своими бедами. Я бы заливалась слезами на диване у психоаналитика и лепетала бы что-то бессвязное о потерянном рае. И в самую горькую минуту я бы подумала, ну почему, почему мы не можем быть просто друзьями или просто подругами. И тогда на меня снизойдет озарение и я пойму, вернее, вспомню, что на самом-то деле мы и есть просто подруги, две эксцентричные натуралки, которые иногда встречаются и разговаривают. И я рассказываю тебе, как редко у меня это бывает, но зато хотя бы с тем самым. А ты рассказываешь, как часто у тебя это бывает, но зато все не с теми, и ты злишься и громко кричишь и больно кусаешься. И вот когда я слушаю про то, как ты кричишь и кусаешься, то мне становится иногда не по себе, и даже как-то жарко, и я начинаю думать, а что было бы, если...

 
Анестезия

Порог, отделяющий от боли был очень низким, сантиметров пять от пола. Можно сказать, его и не было вовсе. При других обстоятельствах он бы его и не заметил. Но сейчас смотрел во все глаза и, главное, слушал. Звуки оттуда доносились устрашающие. Лязг металлических предметов, мерзкое высокочастотное жужжание, стоны и даже приглушенный женский крик. А потом дверь распахнулась, и вышла сама женщина. Бледная, с перекошенным лицом и измученными глазами. И он, как последний дурак, спросил ее:

- Больно не было?

Она так и посмотрела на него и, покачиваясь, вышла вон. А он взял и вышел вслед на за ней. Он быстро шел по улице, но не чувствовал холода, только страх. И вспоминал.

Что Марина сказала:

- Все, проваливай! С меня хватит, я честно пыталась быть хорошей с тобой. Больше не могу.

А шеф сказал:

- Через месяц истекает срок вашего договора. Боюсь, мы не сможем его продлить. Сами понимаете, какие сейчас времена.

А Оля сказала:

- Ты не обижайся, папочка, но я не пойду с тобой гулять в воскресенье. Дядя Сережа мне нравится больше. От него не пахнет пивом, и он каждый вечер играет со мной в домино. А на мои каникулы мы поедем в Египет и залезем в пирамиду.

А Алина сказала:

- Не бери в голову, это случается. Наверное, ты просто устал или перенервничал. Мне все равно было хорошо. Давай лучше поговорим.

А Фомичев сказал:

- Старик, с тобой нельзя иметь дела. Ты создаешь вокруг себя совершенно невозможную атмосферу. Даже машина виснет, когда ты в комнате.

А Рита с глупой кличкой Зомби имела наглость заявить:

- Я к тебе не приду, потому что Friday, I am in love. Если бы я к тебе пришла, то это было бы Friday, I am in shit.

И даже мама уже в больнице за месяц до смерти, пока еще могла говорить, сказала:

- Сынок, так нельзя. Люди такого не прощают. Мне страшно за тебя.

А Женечка на мамин сороковой день, когда они курили на кухне сказала:

- Ты же знаешь, Андрюша, как я всегда к тебе относилась. Старший брат - истина в последней инстанции. Все, хватит, теперь я сама по себе. Достаточно я тебя наслушалась, видишь, что из этого вышло.

И только Вахтанг из Бостона написал:

- Ничего. Shit heppens. Дерьмо случается.

Дерьмо случается, но что-то слишком часто. Он решил купить сигарет. Возле палатки к нему подошла нищенка и сказала:

- Сынок, дай рубль.

Он мрачно посмотрел на нее и отошел. И только потом с раскаянием вспомнил, что еще вчера дал себе слово подавать нищим. Дерьмо случается. Он вернулся в клинику. В холле никого не было. Он заглянул в кабинет. Врач мирно сидела в кресле и обсуждала с медсестрой вчерашнюю покупку туфель.

- А вот и вы, - обрадовано воскликнула она, - а мы думали, вы уже не вернетесь. Я знаю, вас предыдущая пациентка напугала. Что вы хотите - истеричка. Садитесь.

- Мне с обезболиванием, - глухо сказал он.

- Да не волнуйтесь вы, больно не будет. Раскройте рот пошире, дышите носом. Сейчас маленький укольчик. Потерпите секундочку. Вдох. Вот так. Видите, ничего страшного. Губа онемела? Значит начнем.

Он услышал жужжащий звук и крепко зажмурил глаза. Больно не было. Он ничего не чувствовал.

 
Из жизни землекопов

. . . Ты тогда еще сидел напротив, и мы заговорили о свободе. И ты сказал, что для тебя свобода - это когда можно копать, а можно не копать. И что ты этому научился. А я не поверила и позавидовала одновременно. Потому что я либо не могу копать, либо не могу не копать. И я уже очень давно копала, копала и выкопала другому такую здоровую яму, что сама туда провалилась. И вот я сидела в этой яме, как артист Сергей Бодров-младший в своем кинематографическом плену и думала, как бы вылезти.

И вовсе не было такого, что ты прошел мимо как какой-нибудь сказочный принц и вытащил меня рывком сильной руки. Ты ничего не сделал, и я ничего не сделала. Просто как-то так само получилось, что мы оказались в одной комнате и даже уже не напротив друг друга, а в непосредственной близости. Так что ближе некуда. Но мы свободные люди, и можем копать, а можем и не копать. Можем просто оказаться рядом на ровной земляной поверхности и сделать с ней что угодно. Например, выкопать такую небольшую ямку только для нас двоих или ничего не выкапывать, а просто написать на земле наши имена. Мое, хотя и классическое, но чересчур простое и слишком распространенное в этом поколении, зато легко уменьшаемое до разных ласкательных. И твое, вовсе даже редкое, особенно в наших широтах, тем более в это время года, и непонятное для всяческих сокращений. Ведь не станешь же задавать интимные вопросы, типа, как тебя мама называла в детстве, или обращаться по никнейму, сетевой кликухе. Поэтому лучше полностью или никак, потому что можно копать, а можно и не копать. В этом суть свободы, как ты говоришь, хотя я тебе не верю, но завидую.

И я просто беру и уезжаю, хотя могла бы и остаться, и ни о чем с тобой не договариваюсь, хотя могла бы договориться. Зато я поспорила сама с собой, да или нет. И та, которая веселая, сказала “да”, а та, которая спокойная, на самом деле, тоже хотела сказать “да”, хотя ей и пришлось сказать “нет”. Иначе какой бы это был спор. И ничего пока еще не было. Я просто сказала тебе “спасибо” через телефонную сеть и неизвестную мне пейджинговую компанию. А ты сказал мне “привет” через свою частотную модуляцию, звуковой ретранслятор и мой дешевый музыкальный центр. Вот, собственно, и все. Или не все...

 
Текст текстов

Беги, возлюбленый мой, ко мне, и я научу тебя теории хаоса, с помощью которой японцы изучают падение листьев осенью. Скоро осень, возлюбленный мой, и я обрушусь на тебя в хаотическом падении разноцветных листьев криптомерии, тутовника, сакуры, березы, осины и даже того вяза-долгожителя, вокруг которого водили хороводы Пушкин, Куприн, Бунин, Цветаева и мы с тобой в наши лучшие дни.

Беги от меня, возлюбленный мой, и не гуляй со мной по улицам, не встречайся со мной на станциях метро моего, ибо нет у меня чувства ритма, нет у меня компаса, гироскопа, буссоли и даже сейсмографа. Прогулки со мной станут для тебя хаосом. Улицы поднимутся подобно стенам, небо совьется в свиток, а асфальт разверзнется под ногами и поглотит джипы и запорожцы, не отличая первых от последних.

Беги, возлюбленный мой, ко мне, иначе я побегу к тебе сама. Ибо ты мой странный аттрактор, и твоя нерегулярная траектория притягивает меня к тебе. И я лечу к тебе по гиперболе, и я скольжу к тебе по параболе, и ползу по кривой, и цепляюсь за крестовину оси координат, чтобы не свалиться в минус, туда, где нет тебя, возлюбленный мой, а есть только тьма, холод, Alt+F4 и скрежет зубовный.

Беги, возлюбленный мой, от меня, не встречайся со мной на бульварах, не сиди со мной в барах, не покупай мне коктейли с синим молоком на скудный остаток зарплаты твоей. Приходи ко мне по телефоным проводам, опускай свои письма в виртуальное дупло, и anonim@russ.ru принесет их мне. Снизойди на меня золотым дождем килобайт, вниди в лоно мое с характерным потрескиванием и скоростью 14400.

Беги, возлюбленный мой, ко мне, и мы вместе с тобой перенесемся по телефоным проводам в виртуальный рай, где нет ни хаоса, ни печали, ни воздыхания, а только слова кириллицей и пир духа. И мы там будем суть не мужчина и женщина, а файлы с расширением love. Мы будем You.love + My.love, и мы наплодим много разных текстиков и будем любить их и воспитывать без страха и упрека, но в свете и истине.

Я жду тебя, возлюбленный мой, чтобы ты любил меня дома и на работе, в очках и без очков, в on line и вне его. Чтобы ты любил меня в позе Ctrl+S forewer и в позе F1 с криком “help”, и в позе F3 видел меня насквозь, и в позе F6 двигал меня туда-сюда, и в позе F8 удалял печали мои. Но, заклинаю тебя, возлюбленный мой, не надо любить меня в позе F10 и в позе Alt+F4. Эти позы я не люблю. Не люблю, и все.

 
Три истории 

Николай Васильевич Гоголь, изнуренный многодневной голодовкой и религиозным жаром, наконец решился. Дрожащим пальцем он потянулся к клавише F8. Грубоватый ноготь с омерзительным звуком стукнулся о пластик дешевой клавиатуры, которую приятель приобрел для Н.В. по случаю на Митинском радиорынке. Все более приходя в ужас, Гоголь нажал, потом подтвердил Enter-ом и без чувств упал на вытертый коврик у пламенеющего камина... Осторожно, в одних носках, в комнату вошел лакей Петрушка. Он опасливо покосился на спящего хозяина и привычно удивился, как такое тщедушное тело может издавать столь чудовищной силы храп. Петрушка подошел к компьютеру, который по счастью хозяин позабыл выключить, и Undeletе-ом восстановил второй том “Мертвых душ”. Он быстренько перекинул все на дискету, потом спрятал ее в карман армяка, выключил компьютер и удалился так же бесшумно, как появился.

Татьяна закончила послание, легким движением пальчика вызвала адрес, который уже давно знала наизусть: “udjin@oneg.spb.ru”. Она отправила письмо, выключила компьютер, задула свечу и упала на белеющую в темноте перину... Евгений вернулся в имение на рассвете, в пятом часу. Первым делом он вышел на сеанс модемной связи, увидел бегущие разноцветные буковки и страшно обрадовался. Писали ему редко, и Евгений обижался на своих друзей. Ему казалось, что они совсем о нем позабыли. Но когда Евгений увидел адрес: “tanya@larin.spb.ru”, то пробормотал сквозь зубы: “Опять эта... ” - и стер сообщение, не читая. Выходит, зря Таня до боли в глазах, под ворчание няни, справедливо считающей компьютер бесовским изобретением, набирала: “Я вас люблю, чего же боле…” Ничего. 

Маша отправила по электронной почте письмо Мите в Петербург. Уведомление о доставке пришло, а ответ - нет. Маша была упрямой девушкой. Дождавшись льготного тарифа, она позвонила Мите. Он поднял трубку, но говорил с ней не больше минуты. Он сказал, что заболел, и у него нет сил разговаривать вообще ни с кем. Еще несколько часов Маша думала. А потом нашла выход. Она решила обратиться к держателю самой совершенной в мире почтовой машины, чьи клиенты настолько уверены в успехе связи, что могут уже не ждать ответа. Маша порылась в шкафу, достала молитвослов, нашла “Канон о болящем” и принялась читать. Теперь она все сделала как надо - и успокоилась...

 
Из хиппи в яппи

Мы выросли, разбогатели и научились пользоваться пакетами для мусора. Это произошло не сразу. Сперва необходимо было преодолеть некоторый внутренний барьер, чтобы купить тугой шуршащий рулон непрозрачного пластика. Кажется, первыми на это решились те, кто побывал за границей. Потом те, у кого в детстве была обязанность выносить мусорное ведро с мерзкой, мокрой, прилипшей к побитой эмали газетой.

Пакеты для мусора - это как тампоны Тампакс. Вроде бы есть какая-то гадость внутри и, в то же время, как бы ее и нет. Мусор сквозь дымчатый пластик аккуратно завязанного, готового на вынос пакета, выглядит очень пристойно, почти красиво, как концептуальный натюрморт.

Заглянем внутрь. Жестяная банка из-под оливок, выращенных в Греции. В Грецию уехал Юра по кличке Грек, грек же по национальности, родом из Сухуми, худой, пугливый, боящийся менгрелов, ищущий жену гречанку. Впрочем, ее он так и не нашел даже на свой новой родине. Зато на сэкономленные на женитьбе деньги купил в Афинах квартиру и открыл свою туристическую фирму. Поехали, он по старой дружбе сделает льготный тур.

Другая банка из под чистящего порошка “Comet”. Его регулярно предлагает нам Инна Ульянова, гениальная актриса, “женщина с лисой” из “17-ти мгновений весны”. “Пойди черкни пару формул”, - советует ей Вячеслав Тихонов. А сам ежеутренне между рекламой и сериалом пополняет нашу домашнюю библиотеку всякой ерундой. Как они постарели. И, главное, незаметно. Зато мы наконец-то стали взрослыми людьми. Нам расти, им умалятся.

Стаканчики из-под йогуртов. Ну вот и они перестали быть предметом роскоши. Едим каждое утро и каждый вечер, даже стаканчики не храним, не сажаем в них кактусы, не подсовываем детям для игр в песочницах. Дети, впрочем, тоже выросли, не помнят, как в детстве смотрели фильмы про Ленина, как родители утаскивали для них из богатых гостей один банан на всех, как ели по полторы конфеты в день. Жрите теперь свои бананы, свои йогурты, свои чипсы, свои конфеты. Играйте на своих копмьютерах. Мажьте свои прыщи салфетками OXY. А у нас свои игры, вы в них не лезьте, мы сами еще не наигрались.

Там много еще чего, в этом пакете, все больше пластиковое, с иностранными буквами. Впрочем, попадается иногда что-то из той жизни. Удачно реанимированное после 10 лет небытия. Блестящая обертка глазированного сырка. Красно-золотая шуршащая бумажка от соевого батончика. Вкус, знакомый с детства.

Однажды дворник из рассказа Довлатова признался, что может по мусору определить его владельца. “В жизни всегда есть место для творчества”, - комментирует писатель. Боюсь, теперь дворник бы не справился. У нас у всех одинаковый мусор. Мы средний класс, яппи.

Яппи - американское слово, и значение его лучше всего искать в американском словаре с до смешного американским названием Americana. Yuppie - young urban professional - молодой человек (довольно часто среди них встречаются и дамы), обычно горожанин, преуспевающий и амбициозный, принадлежащий к социальной категории профессионалов, способный к быстрому продвижению по служебной лестнице, следящий за своим здоровьем и внешним видом.

Яппи с поправкой на отечественные реалии похож на наркомана из анекдота, который собрался заняться бегом, потому что и о здоровье надо подумать. А так все правильно: амбициозность тщательно скрывается, но всем видна. Профессионализм пристутствует, хотя откуда берется непонятно. Множество моих знакомых успешно работают не благодаря, а вопреки полученному образованию. Так химик трудится на ниве рекламы, историк пишет в рубрику “советы сексопатолога” дамского журнала, киноинженер успешно торгует недвижимостью, филолог служит ди-джеем на модной радиостанции. Впрочем, есть и те, кто работает по специальности, но эти случаи так редки, что кажутся счастливыми совпадениями.

Редкий нынешний яппи, особенно если это житель крупного города, а не энергичный провинциал, не был когда-то хиппи. Или хотя бы имел друзей хиппи или старался быть похожим на хиппи во время каникул или просто носил какой-нибудь хипповский прибампас, типа фенечки на запястье или ремешка на голове. Определение слова “hippie” я не стала искать ни в русском словаре, ни в американском. Зачем, мы и так все его знаем. Хиппи - это дети-цветы, это пацифик, собственноручно вышитый на сумке, это фильм “Hair” и музыка Боба Марли. Это план маршала Жукова, который мы уже выкурили. Это точка сборки, которую мы потеряли. Это набеги на цветочные клубмы соседей по даче родителей. Это Ленин, вытатуированный на левой стороне груди Марчелло, которого посадили, предварительно накрыв сеткой с вертолета на маковом поле где-то в Узбекистане.

Путь из хиппи в яппи оказался подозрительно коротким. За какие-нибудь лет 7-8 мы сменили не только гардероб, но образ жизни и систему ценностей. Хотелось бы знать как? Есть такая игра для будущих филологов: сделать из мухи слона, одно слово превратить в другое, меняя только одну букву. В нашем случае это оказалось гораздо проще, чем я думала.

Hippie - yippie - yuppie

Кто же этот таниственный yippie, которому с такой легкостью удалось превратить в яппи несгибаемого в своем нонкомформизме хиппи?

Yippie - лицо, вовлеченное в политическую активность в рамках движения хиппи, термин, возникший в 68 году во время студенческих волнений.

Позволю себе некоторую вольность и уберу слово “политическая” как не самое здесь важное. Получается, что путь из хиппи в яппи лежит через вовлеченность в активность. Активность, собственно, может быть любая. Например, электро-бытовая или компьютерно-покупательная, или средиземноморско-отдыхательная или даче-строительная. Какая разница! Главное вовлечься, а там пошло-поехало...

Вот я, еще молодая, но уже красивая, нарядная, только что от косметолога & парикмахера появляюсь в офисе, где меня ждут, любят, встречают такие же, поят меня ненавистным мне мартини, перечисляют гонорары на пластиковую карточку... От всего этого я прихожу в возбуждение, гораздо более сильное, чем когда слышу голос любимого человека. В подобное состояние меня приводит ощущение контраста, между тем, что было, что должно было быть по логике вещей и тем, что вопреки этой логике стало.

Если я приносила из школы плохие отметки, мама пугала меня работой приемщицы химчистки. Я опустилась по социальной лестнице еще ниже. Я работала уборщицей в зале имени Чайковского. В том числе, протирала табличку справа от служебного входа. Она до сих пор, кстати, там висит. Пробиралась в поезд без билета, ездила автостопом, носила тельняшку и гимнастерку маленького размера, редко причесывалась, питалась ништяками (объедками, для тех, кто не знает), прятала от обыска книги, которые сейчас стала бы читать разве что под угрозой ареста. Убиралась в чужой квартире. Воровала мясо у собаки хозяина. А потом начала получать больше 1000$ в месяц. Причем как-то так сразу. Перехода совсем не помню. И вошла, что называется, во вкус. Да разве я одна такая.

Приходишь в гости к человеку, с которым давно не виделись. “Привет, пойдем я познакомлю тебя со своей стиральной машиной.” “Привет, стиральная машина, привет “Indesit”. Надеюсь, ты прослужишь долго, хотя вряд ли дольше, чем раздолбанная “Эврика”, прыгающая по кухне, словно сумасшедший слонопотам.” Я выкинула ее на помойку еще живую, правда написала на крышке мелом - машина работает. Через десять минут ее уже не было, утащили те, кому меньше повезло. Возвращаюсь к Indesit’у. Почтительно заглядываю в круглое отвертстие. Вижу дыру, туннель, ведущий в грот подмосковной каменоломни, где несколько перемазанных глиной и плохо одетых подростков при свете коптилки громко спорят о своем будущем. Звучат слова клятвы, повторять их не буду, потому что это и больно и смешно. Самым страшным ругательством у нас было слово “мещанство”. Господи, да то что мы тогда считали мещанством, сейчас выглядит как бесприютность самого густого романтического замеса! Романтизм тоже вырос в цене. Дайвинг, параплан, прыжки с парашютом - инъекция адреналина для состоятельных господ. Состоятельные господа под впечатлением собственной состоятельности покупают довольно безумные предметы: йогуртницу, электрическую яйцеварку, хлебопечку, хлеборезку, тренажер в полкомнаты. У богатых свои причуды.

Недавно была с приятелем в ресторане. Там очень мило, все выдержано в ностальгических тонах. Музыка 80-х, некоторая мебель, правда, 90-х, зато прошлого века. Посидели, поели, попили, вышли на улицу, и тут началось... Я принялась кричать, что мы проели месячную зарплату шахтеров Кузбасса, которую им, к тому же, не платят. “Ну что ты хочешь, Лена, - успокаивал меня мой спутник, - у нас свои игры, у шахтеров - свои”.

Никак не наиграюсь. Недавно купила мобильный телефон. В предвкушении радовалась, как в раннем детстве под Новый год. Хотя тут я была сама себе и Дед Мороз, и Снегурочка, и добрые родители, и счастливое дитя. Сам же мобильный, ну что про него сказать? Это как молодой любовник. Часто хлопотно, часто нервно и накладно, иногда удобно, изредка приятно. Почти всегда престижно, бодрит, не стыдно выйти на люди.

В конце концов, имею право! Заслужила. Хочу быть женщиной, а не андрогином из андеграунда. Хочу ходить зимой в туфельках, а не в луноходах на два размера больше. Хочу грациозно выскальзывать из предупредительно распахнутой дверцы мерседеса. Хочу выйти из церкви в сказочном платье под руку с красавцем в смокинге, хочу чтобы толпа хорошо одетых людей посыпала нас рисом “Uncle Ben’s” или хотя бы йодосодержащим кормом для попугаев “Trill”. Хочу, чтобы мой, перевязанный атласной лентой, букет поймала небрежно одетая и кое-как причесанная женщина с голодными глазами.

Недавно один self-made man позвонил в час ночи. “Квартира шикарная, - говорит, - мерседес под окном, а счастья нет.” “А что же ты хотел, - думаю, - нет, как не было и не будет.” У нас другое, может быть, покой и воля... Успокойся, стиральная машина крутится, принтер работает бесшумно, пейджер пока молчит, с работы не уволили, скоро в отпуск за новой машиной, все хорошо.

Все хорошо, все обошлось, мы не сторчались, не променяли родину, не заработали туберкулез в тюрьме, у нас не снесло крышу от Карлоса Кастанеды, мы не застряли в ортодоксальном православии. Мы давно уже выбрали безопасный секс. Мы выросли, и у наших детей все есть. Даже наши соевые батончики. Воспоминание почти что детства.

Лохматая девочка в заплатанных джинсах и свитере с дырой, проженной на костре, наконец собралась вынести ведро. Она нехотя выходит в коридор. Комсомольский значок на полу, как золотой таракан лапками кверху. Побитая эмаль ведра, мокрая, дурно пахнущая газета. Красно-золотой фантик.

Коротко стриженная женщина со злыми глазами, окутанная холодным запахом духов, стоит в прихожей. Она надевает норковую шубу, она собирается на улицу. Около двери пластиковый пакет с мусором. Женщина в шубе заходит на кухню, возвращается, на ходу разворачивает соевый батончик. Красно-золотой фантик, вкус, знакомый с детства.

 
Женский роман как школа мужества для автора

Однажды, изучив содержимое моего книжного шкафа, один человек произнес:

- Мало у тебя книг, но зато ни одной лишней, только самые лучшие.

Мне было приятно это услышать. Я, действительно, старалась. Но с некоторых пор ситуация изменилась. На моих полках, среди корешков, выдержанных в скромных тонах, появились другие, вызывающе яркие и блестящие. На их глянцевых обложках расположились девицы с призывно полуоткрытыми губами и взглядом, якобы затуманенным страстью. На самом деле это полиграфический дефект, присущий любому слишком яркому изданию.

Эти книги написала некая Юлия Снегова. Вы будете смеяться, но это я сама. Я сама написала четыре любовных романа, названия которых звучат как названия серий одного и того же индийского фильма. Первый - “Мужчина из мечты”, второй - “Научи меня любить”, третий - “Карнавал страсти”, над названием четвертого редактор еще ломает голову. Все мои варианты кажутся ему не достаточно привлекательными с коммерческой точки зрения.

Мой путь в женскую романистику был легким и беспечным до неприличия, чего кстати, не скажешь о самом пребывании в этом жанре. Раньше, время от времени, я сочиняла стихи. Я никогда не писала даже рассказов, за все время учебы в трех ВУЗах, я не написала самостоятельно ни одной курсовой. Я почти никогда не писала писем. Мою лень сумел победить только замаячивший впереди длинный доллар.

Я искала работу и чуть было не подалась в секретарши, но тут одна знакомая спросила, не хочу ли я написать любовный роман? Эта идея казалась мне абсолютно неправдоподобной, причем до тех пор, пока одно преуспевающее московское издательство не заключило с мной договор и не выдало мне первый аванс. Меня предупреждали, что писание коммерческих романов - это тяжелая, однообразная и, скорее, физическая работа. Но эйфория от первого успеха овладела мной настолько, что я летала на крыльях, склеенных из зеленых бумажек.

Как только я села за работу, эйфория сменилась глубочайшим отвращением. Это состояние не покидало меня на протяжении всех четырех моих романов, менялись только его оттенки. Как зеленый цвет может быть изумрудным, травяным или просто темным, так мое отвращение колебалось в диапазоне от отстраненного, почти философского, до глубоко личного, переходящего в ненависть. Я поняла, что невозможно победить отвращение состоянием спокойного профессионализма, противоядие тут может быть только одно - любовь. Автор должен каким-то образом исхитриться, укусить виртуальными зубами собственный виртуальный локоть и полюбить своих героев, что почти так же тяжело, как полюбить своих читателей.

Казалось бы, в писании подобного рода романов нет ничего особенно сложного. Все сводится к нескольким нехитрым правилам: простой, исключающий странноватые метафоры, язык; всё, даже воспоминания, должно происходить в реальном времени; как минимум три подробные эротические сцены и неизбежный happy end. Что касается эротических сцен, то сначала я выписывала их со старательностью нимфоманки. Наверное Эммануэль Арсан осталась бы мной довольна, а сцена анального секса в стойбище бедуинов заслуживает специального приза за авторскую находчивость. У моих героинь и, кажется, даже героев то и дело увлажнялось лоно, некий таинственный орган, которого нельзя отыскать ни в одном анатомическом атласе.

Не знаю, почему мне было так противно? Вроде, и герои у меня довольно милые люди, и от приключений, которые я им напридумала, я бы и сама не отказалась. Читаются мои романы действительно легко, я слышала это от многих, но вот пишутся... Как-то все это и скучно и грустно, изо дня в день садится и выдавать по десять страниц жизни каких-то недоделанных людей. Фантазия должна быть мимолетной, а не растянутой на четыреста страниц. Сама же я сюжетом увлекалась, только пока сочиняла заявку.

Без любви я все это делала, без любви... В итоге второй роман издательство вернуло мне на доделку. Редактор заявила, что главный герой-любовник не может быть настолько хорошим, да и вообще психологизма не достаточно. Я была в бешенстве. Мало того, что я мучилась над этими придурками три месяца, так им еще нужен психологизм и внутренние противоречия. В довершении всего, меня разоблачили. “Мне кажется, - сказала редактор, - вы пишете с отвращением.” Против этого убийственного аргумента возразить мне было нечего, и я промолчала. Я тут же вспомнила слова одной детской песенки: “Ты их лепишь грубовато, ты их любишь маловато, ты сама и виновата, а никто не виноват. - Оставалось только приговаривать, - Если кукла выйдет плохо, назову ее Бедняжка. Если клоун выйдет плохо, назову ее Бедняк.”

Конечно, любила я их не слишком. Уже к середине романа я забывала какого цвета волосы у моих главных героев. Я с позорным автоматизмом наделяла их красиво очерченными губами, тонкими пальцами и глазами, удлиненными к вискам. Эти самые глаза я нагло стащила у персонажей Набокова и Газданова. В трудную минуту мои герои, все как один, мерили комнату шагами, а половой акт заканчивался у них одинаково - сладкой судорогой. Честно следуя условиям договора, и им всем обеспечивала счастливый конец. Но как же мне хотелось написать эпилог, хотя бы для внутреннего пользования.

Заключительную сцену я представляю во всех ее восхитительных подробностях. Вот они сидят за праздничным столом мои, только что переженившиеся герои. Они счастливы, они могут наконец расслабиться, но не тут-то было. В комнату походкой командора входит мрачная женщина Юлия Мироновна Снегова, этакая бритоголовая солдат Джейн, в высоких ботинках и камуфляжных штанах. В руках у нее автомат УЗИ или какой-нибудь там огнеметный бластер, как у компьютерного вояки. Герои опротивели ей настолько, что она не желает слушать их стенания и мольбы о пощаде. Она расстреливает их с ходу, части тел размазываются по стенам, лоно Юлии Мироновны, если оно только у нее есть, увлажняется. Вот это настоящий happy end.

Мои герои могут спать спокойно. Я никогда не обойдусь с ними так жестоко. Мое обещание убить их - скорее риторическая угроза. Так родители в сердцах кричат на непослушных детей. Мои герои, а в особенности, героини - это мои дефективные дети. Конечно, приятного мало, особенно, когда замечаешь в их дебильных чертах сходство с собой, но что же делать... Они действительно чем-то на меня похожи, эти нервные и взбалмошные девицы. Нина из первого романа беззастенчиво копается в прошлом своего прекрасного принца, Лиза из второго носится по всему свету в поисках так называемой любви, хотя на самом деле ей просто скучно. Ася из “Карнавала страсти” как и я предпочитает закомплексованных неврастеников, а Женя из последней книги вообще зарабатывает сексом по телефону. Я делаю то же самое, только на компьютере.

Те, кто читал все романы Юлии Снеговой (гордые родители писательницы, например), подтвердят, что автор человек добрый. Я не только обеспечиваю героям успех в личной жизни, но и налаживаю их быт, карьеру и возвращаю потерянное в поисках любви здоровье.

Ну хорошо, спросите вы, а как же литература? Лежали рядом с настоящей литературой коммерческие романы или не лежали? Отвечу так, пожалуй, рядом с литературой лежал, и даже до сих пор полеживает, автор. Человек, совсем уж далекий от литературы такого не напишет. Но и слишком трепетно относящийся к литературе, не напишет тоже. Нужна некоторая отстраненная середина, здоровый цинизм самоучки. Кто они, авторы женских романов? Женщины молодые и средних лет, филологи, журналистки, бывшие переводчицы. Мужчины в этом жанре не живут, не выдерживают накала однообразия. Между тем, женщины успешно работают во всех коммерческих жанрах, пишут фэнтези, фантастику, мистические триллеры, боевики под мужскими фамилиями, детективы, любовные романы. Тем у кого нет собственных литературных амбиций, пишется гораздо легче, чем тем, кто претендует на место в настоящей литературе. Иногда мы собираемся и ведем цеховые разговоры, обсуждаем, что безнравственней: описывать сцены убийства или эротические сцены.

Когда я только начинала, то самонадеянно считала, что можно сделать два в одном - написать коммерческое и вместе с тем по-настоящему хорошее произведение. Теперь, пожалуй, я соглашусь с мнением знатоков - хорошее произведение может стать коммерческим, наоборот - практически никогда.

Правда, у авторов коммерческих романов бывают минуты литературного просветления, редко, где-нибудь во время не слишком важных описаний, когда удачно подберутся два-три слова. Напишешь что-нибудь вроде: “подул ветер, и шелк реки недовольно поморщился” или “на его груди золотой змеей покоился саксофон” и подумаешь: “все равно редактор скорей всего заменит, а не заменит, так все равно ведь никто не оценит.” Вообще, работать с текстом на уровне слов в этом деле нерентабельно. На творческие кризисы мы не имеем права - договор заключается обычно на три месяца, приходится писать в любом состоянии души и тела. Зато у нас, как у всяких способных к репродукции женщин, регулярно бывают критические дни. Только длятся они по месяцу и никто еще не придумал таких крылышек, чтобы чувствовать в эти дни, если не комфорт, то хотя бы сухость. Это происходит так: после заключения договора автор обычно полтора месяца каждый день собирается начать писать, но никак не может по причине, изложенной выше. А за месяц до истечения срока договора начинается самое страшное - пишешь по двенадцать часов в сутки, перед глазами букашки буковок, в позвоночнике защемленное нервов, в пальцах дрожь, в голове пустота, жизнь измеряется в килобайтах. При слове “любовь” рука тянется к пистолету. После сдачи начинается послеромановая депрессия, по симптомам похожая на послеродовую.

Варлам Шаламов в “Колымских рассказах” употребляет слово “тискальщик”. Так в лагерях называли начитанных интеллигентов, которые могли часами пересказывать, то есть “тискать” содержание фильмов и книг. За это им не давали умереть с голоду и освобождали от самой тяжелой работы. Но не более того. Так и мы, “тискаем” свои романы, в сущности, за гроши. Но роптать глупо, наши книжки - одноразовая продукция, перечитывать их станут разве что наши близкие родственники.

Коммерческая литература чем-то напоминает пирамиду, на вершине которой восседает главный редактор, ниже редакторы серий, еще ниже - редакторы отдельных книг, потом авторы. У подножия толпится благодарная публика - читатели. Редакторы берут на себя смелость решать, что, как и в каком количестве хочет читатель. Практически все со страшной силой расплодившиеся у нас коммерческие жанры - это не слишком умелая калька с их американских и западноевропейских аналогов. Хотя что-то такое в России было до революции, но до наших дней в дожил только детектив. Все остальное пришлось рожать заново с оглядкой на англоязычные тексты.

На мой взгляд, пресловутый happy and вообще чужд русскому менталитету. Свадьба бывает лишь в народных сказках, да и то там все угощение льется мимо рта автора. Лучшие же произведения классиков о любви заканчиваются неопределенной и печальной нотой. Редакторы считают: народ устал, народ скучает, ему хочется ясности, мордобоя, ужаса, секса, большой и чистой любви с походом в ЗАГС. Хорошо, будет вам и одно, и другое, и третье. За отдельную плату все это можно запихнуть в один роман и назвать его, скажем, “Полюби меня такого.”

Два года я зарабатывала романами и, как ни странно, не считаю это время потерянным для себя. Я благодарна этому жанру, он научил меня многому. Дисциплине, умению планировать время, не поддаваться отчаянию, писать не благодаря, а вопреки. Я не боюсь теперь браться за прозаический текст любой сложности, хотя, может быть, это и не совсем хорошо. Я благодарно редактору моих книг за то, что она отучила меня от пассивных конструкций и научила избавляться от стилистических неточностей. Отдельная благодарность за рецепт приготовления мяса с романтическим названием “балерина”.

Иногда мне кажется, что я сама сижу в компьютере у некоего автора, усталой женщины с неустойчивой психикой. Я с легкостью представляю себе следующую сцену. Редактор вызывает автора к себе в кабинет и с плохо скрываемым брезгливым недоумением говорит ей: “Что вы себе позволяете? Почему ваша героиня то несет какую-то заумь, а то выражается хуже продавшицы овощного магазина. Вот например, в девятой главе она назвала свою лучшую подругу словом на букву “Ж”, а своего возлюбленного словом на букву “М”. И еще, где же эротические сцены, почему их так мало? Мы же современные люди! И одевается она у вас как-то не слишком...”

Я верю, что автор справится с отвращением к выдуманному им сюжету и приведет меня к happy end’у.

 
Преодоление холода

Теплые колготки. Рейтузы. Свитер. Полосатый бухарский халат. Фетровая казахская шапочка на голове. Круглые сутки работающий обогреватель. Во сне езда на собаках по заснеженной равнине... В середине июля тот же самый персонаж лежал(а) топлесс в квартире своего друга, который время от времени обрызгивал ее водой из пульверизатора. А потом наступила зима, холод, см. выше...

Существует специфический тип разговоров, когда собеседники мучительно выясняют, кто кого сборет или, если публика собирается толерантная - что кому больше нравится: постмодернизм или реализм, джаз или рок, брюнеты или блондины, жара или холод. Слово, выбирающим холод.

Холод собирает воедино, холод кристаллизует, структурирует, холод заставляет задуматься. Задуматься о способах выживания, то есть взаимодействия с холодом. Есть всего три способа взаимодействия с чем угодно - поражение, победа и договор. Способ первый - затаиться и переждать, впасть в спячку до наступления тепла. Можно и не проснуться. “Не спи - замерзнешь!” - кричат им доброжелатели. Лучше бы это звучало так: “Не замерзай - уснешь! Да так и не проснешься, будешь и летом ходить замороженный.” И, добавим, никто на тебя такого не польстится, ни Снежная Королева с ее устремленными в вечность колючими глазами, ни теплогубая Герда, знававшая твои лучшие времена. Впрочем, каждый достоин той температуры, которую выбирает.

Победа над холодом - обратная сторона поражения, красивая сказка со счастливым концом. Разрумянившиеся радостные лица лыжников. Шуба в несколько сотен минимальных зарплат, вечер у камина с бокалом глинтвейна в руках. Щедрый Санта в обнимку с пахнущей водкой и дешевой парфюмерией Снегурочкой. Изредка сказки сбываются, но лучше на это не рассчитывать.

Холод сильнее, победить его невозможно, у него больше ресурсов. Холод все равно возьмет свое, вернее своих. Выбирающих теплых на вид и ощупь людей с ледяным нутром, солнечные сверкающие пространства, задержаться в которых равносильно смерти. Смерть от холода легка и приятна, но умирать что-то не хочется. Поэтому лучше договариваться. Это нелегко. Холод прямолинеен, но лжив. Честные игры с холодом невозможны. Холод можно обманывать, холод нужно обманывать, иначе обманет он, подкрадется незаметно, когда будешь расслаблен и не готов, легко одет, с душой нараспашку и непокрытой головой.

Чтобы обмануть холод, сделай вид, что тебе тепло. Не показывай, что боишься его, холод этого не прощает. Холоду надо смело смотреть прямо в ледяные глаза и смеяться. Это трудно только в первые дни заморозков, а потом улыбка намертво примерзает к губам, как будто была там всегда. Плакать, жаловаться, сетовать и ныть на холоде запрещается. Это даже хуже, чем заснуть. С холодом лучше оставаться один на один, холод требует самодостаточности. Не следует просить ни помощи, ни тепла у других. Спящий рядом теплый человек, в конечном счете, обойдется дороже, чем плата по счетчику за электрообогреватель. Приятно, когда кто-нибудь согревает твои замерзшие ладони своим дыханием, но толстые варежки из колючей шерсти надежнее.

Холод всегда с тобой, поэтому к нему нужно готовиться заранее. Делать разнообразные запасы, отложить амбиции до лучших теплых времен, которые могут не наступить никогда. Холод диктует правила игры, и тут ничего не поделаешь, придется их принять. Тепло одеваться, есть горячую высококалорийную пищу, пить обжигающие напитки. Не выделываться, купить себе, наконец, зимние сапоги! Много и быстро двигаться, генерировать свое личное тепло, чтобы не бороться, но противостоять холоду.

Существует теория, что земного тяготения, на самом деле, нет. Это холод выдавливает из безвоздушного пространства предметы и кидает их на Землю, это холод прижимает нас к земле и заставляет сгибаться и съеживаться. Пар изо рта никого не согреет, горячие глаза создают лишь иллюзию тепла, на морозе долго не пропрыгаешь. Но и метро не отапливается никогда, даже в дни жесточайшего минуса. Метро обогревается теплом присутствующих внутри людей и механизмов. И если открыть дверцу работающего холодильника, температура в комнате повысится. Эти факты внушают оптимизм и надежду на то, что договор с холодом возможен и входит в сферу интересов обеих сторон. Мало кто догадывается о том, что мы нужны холоду так же, как он нужен нам. Мы без холода - жалкая теплая лужица, холод без нас - бессмысленная игра на понижение градуса. Если нас не будет, с кем ему играть в его вечное холодно-горячо?

Всего пара-тройка зим уходит на усвоение этих нехитрых правил. И потом наступают совсем другие времена. Ты понимаешь, что договор с холодом заключен и вступил в силу. То ли ты одолел холод, то ли он одолел тебя, в сущности, это не важно, потому что ты уже ничего не чувствуешь, ни холода, ни тепла. Наступает что-то вроде сенсорной депривации, и мир оборачивается бесконечной сменой странных галлюцинаций. То он обрушивается на тебя жарким фейерверком огней, то застит глаза ледяным крошевом.

И только тогда ты поймешь, что этот, бросающий тебя то в жар то в холод, мир не холоден, не горяч. Он станет таким, каким ты сам сделаешь его, если будешь горяч или холоден.

 
Что скажет мама?

Во второй раз они встретились утром в лифте, она громко произнесла “Ой” и вытаращила свои зеленые глаза. А Илья, наоборот, опустил свои серые и, конечно же, ничего не сказал. А днем они опять встретились, уже в столовой, и она сразу же подошла к его столику и, ничуть не церемонясь, спросила, почему он с ней вчера не поздоровался.

- А вы почему со мной не поздоровались? - быстро отреагировал Илья.

- А я вас не узнала, - честно ответила женщина, - весь вечер сидела и думала, где же это я вас могла видеть.

“Ничего себе, - подумал Илья, - не узнать меня. Я-то ее узнал сразу”. А так он промолчал. Он вспоминал, как она все первое отделение устраивалась поудобнее, а во время второго без конца заглядывала в программку через его плечо и спрашивала, Моцарт это или не Моцарт. “Это Сальери,” - так и подмывало ответить, но он опять промолчал.

А она и не думала оставить его в покое. На следующий день опять подошла к нему и спросила:

- А вы часто бываете в консерватории?

- Почти каждую неделю, - ответил Илья.

- Давайте ходить вместе, - сказала Нина, - а то мне не с кем.

- Хорошо, - пожал плечами Илья. Почему бы и нет, если она так хочет. Ведь все равно его знакомые девушки, да и юноши тоже, предпочитают совсем другую музыку, и другие места для прослушивания, гораздо более темные, шумные и душные.

С Ниной они работали в одном здании, но не более того. Она что-то свое считала на третьем этаже, а он что-то свое макетировал на пятом. Формально они являлись сотрудниками одной фирмы, которая кормила их бесплатными обедами на втором.

Нина была маленькая и подвижная, с тревожными глазами. Но годам к тридцати она научилась искусно прятать эту тревогу под очень длинными и густыми ресницами. Одевалась она по разному, когда изысканно, когда до смешного просто.

На фортепьянный концерт Рахманинова она пришла в джинсах и клетчатой рубашке. Илья был несколько разочарован, но потом решил, что так даже лучше. В этом наряде Нина выглядела почти его ровесницей. Сколько ей лет на самом деле, Илья не знал и предпочитал не спрашивать, чтобы не расстраиваться. Она его волновала, не слишком сильно, так на уровне легкой щекотки в некоторых местах. На концерте Нина сидела смирно, зато Илья что-то занервничал. Все пытался понять, что же ей от него нужно на самом деле, неужели только вот это. Музыка, которую он и так слышал всегда, но иногда хотел и посмотреть. Поэтому он и приходил сюда, в этот Большой зал. Он ходил сюда с мамой, с тетей Лерой, потом некоторое время один, потом с разными людьми, потом с одной девушкой, о которой сначала говорил очень много, а потом дал себе слово молчать. Потом снова ходил один, а вот теперь с Ниной.

Все это продолжалось некоторое время. Более того, после каждого концерта как-то так получалось, что они с Ниной оказывались то в одном кафе, то в другом. Это называлось пойти попить чайку. Чаек со всем, что к нему прилагалось, стоил недешево, а денег у Ильи было как всегда мало, так что платила обычно Нина, а Илья переживал. У нее, судя по всему, с деньгами все было в порядке. Однажды, когда Илья стоял рядом с каменным Петром Ильичем, Нина возникла из бирюзового «мерседеса». Водителя Илья так и не разглядел. Он нервничал все сильнее. Концерты, чаепития, потом еще прогулки по бульварному кольцу. Разговоры, бессмысленные, потому, что Нина его кажется и не слушала вовсе. В конце концов Илья спросил:

- Зачем вам все это нужно? Между прочим, он страшно волновался в тот момент. А тут еще и Нина слегка покраснела, ресницы ее задергались, но ответила она совершенно спокойно:

-- Дело в том, Илья, что ваш вид и звук вашего голоса действуют на меня успокаивающе.

Илья не знал, что и подумать. Первый раз он оказывался в роли валерианки.

-- Наверное, это неплохо, - неуверенно произнес он, - а почему вы нервничаете?

-- Да я вообще очень нервная, - печально ответила Нина, - от громкого стука вздрагиваю, и по ночам мне кошмары снятся. Это все давно началось... - и Нина сделала паузу. Илья попался и спросил:

-- Когда давно?

-- Когда мне было тринадцать лет, -- ответила Нина, - но это грустная история, я вам ее в другой раз расскажу.

Другой раз представился им очень скоро. Похолодало, и дальше бродить по бульварам стало уже не слишком приятно. Нина пригласила Илью в гости под предлогом проводить. Рассказала, что два дня назад ее подруга одна возвращалась домой, еще не поздно было, и какой-то тип налетел, ударил по голове, разбил очки и отнял сумку. И вот теперь она, не подруга, которой все уже по барабану, а Нина, боится возвращаться домой одна. Ну и конечно, потом пригласила зайти, чайку попить.

Квартира была большая, посреди прихожей валялся перевернутый скейтборд, тут же и мяч под ногами оказался. Но людей не было.

- Дети у мамы, - небрежно объяснила Нина.

«Какие дети, чьи дети, сколько их?» - напряженно размышлял Илья. На кухонном столе лежал учебник физики для 7 класса, Нина раздраженно бросила его на подоконник. Нина возилась с заварочным чайником, Илья озирался по сторонам. «Мужа нет» - неизвестно по каким признакам вдруг понял он и взял с подоконника учебник физики - почитать.

- Да бросьте же вы его! - с неожиданным раздражением выкрикнула Нина, - давайте лучше поговорим.

- Хорошо, - согласился Илья, - ну расскажите тогда, что с вами случилось в тринадцать лет, и почему я оказываю на вас столь благотворное влияние.

- Вы всегда так церемонно изъясняетесь?

- Нет, - честно признался он, - только в исключительных случаях.

- Хорошо, я расскажу. - Они уже пили чай с пирожками ("Мама испекла" - небрежно произнесла Нина). - Ну вот, - начала она, - дело в том, что вы очень похожи на моего брата.

- Младшего брата? - уточнил Илья.

- Старшего брата, - уточнила Нина и, увидев, как его брови поползли вверх, объяснила, - у меня был любимый брат, Женя, старше меня на десять лет. Когда мне было тринадцать, а ему - двадцать три, как вам, он умер. Для меня это была такая трагедия, сначала я вообще жить не хотела, не ела, не спала, не разговаривала. Представляете, я горевала сильней, чем мама. Ну это понятно, она все-таки взрослая женщина, ей было на что опереться в жизни, и потом у нее была я. А мне казалось, что все - жизнь остановилась. Потом я понемногу оправилась, но, знаете, я до сих пор по нему скучаю. Ведь он был первым моим другом, первым собеседником. Он был такой терпеливый, совсем как вы, - Нина улыбнулась, а Илья покраснел, - он мог часами выслушивать мою глупую детскую болтовню. Он был классический старший брат, о котором мечтает любая девочка. С ним я чувствовала себя в абсолютной безопасности. И вот - он умер.

Больше всего Илья боялся, что она расплачется. Но Нина сдержалась, только глаза ее блестели так, что страшно было на них смотреть.

- А отчего он умер - спросил Илья, - несчастный случай?

- Ну, в общем-то, да. Несчастная любовь. Какая-то глупая девчонка целый год морочила ему голову, то уходила, то приходила, он никогда не говорил со мной об этом. А потом она объявила ему, что окончательно полюбила другого, и он просто выпрыгнул из окна. Мы жили тогда на десятом этаже. Врачи, сказали, что он совсем не мучился.

А вот тут уже самому Илья захотелось заплакать. Он вспомнил, как в прошлом году совершенно серьезно обдумывал, не сделать ли ему тоже самое и ровно по той же причине.

- Мне очень жаль, наверное вашему брату было совсем плохо, - произнес Илья, и накрыл Нинину ладонь своей.

Нина сидела тихо и смотрела куда-то в сторону. Потом вдруг вскочила и со словами: «Сейчас я вам покажу фотографию», - убежала. Илья с недоумением посмотрел на свою опустевшую руку.

- Вот, - сказала Нина, - здесь ему, правда, всего лишь шестнадцать. Мама тогда от меня все фотографии спрятала, они так у нее и хранятся.

Илья с недоумением рассматривал черно-белое фото. Улыбающийся подросток в обнимку с напряженно смотрящей в объектив девочкой. Как ни странно, Нина изменилась мало. А вот брат - никакого сходства с самим собой Илья что-то не наблюдал. «Но может быть, ей виднее, - решил он, - мало ли какие шутки играет с нами память».

Нина сидела совсем рядом, от нее пахло духами и еще чем-то таким... не то нежным, не то тревожным. А ночью она была как одно сплошное горячее движение, и Илья тут же благополучно забыл и о таинственных детях, и о своем покойном двойнике и том, в каких, в свете этого сходства, двусмысленных отношениях он состоит теперь с Ниной. Среди ночи он неожиданно проснулся, ему захотелось чем-нибудь заняться. Илья принялся в задумчивости бродить по квартире. Зашел в маленькую комнату, с разбросанными по полу учебниками и игрушками. Увидел состоящий из множества мелких деталей конструктор «Лего». Кто-то бросил его в состоянии полусобранной космической станции. У Ильи никогда не было, и, вероятно, уже никогда не будет такого конструктора. Он опустился на синий ковер и принялся за сборку. За этим занятием его застала Нина. Лохматая, почти не одетая, с сонными глазами, она с изумлением наблюдала за Ильей.

- Господи! Да чем ты занят? - через некоторое время спросила она.

- Просто захотелось отвлечься, - объяснил Илья.

- Этот конструктор тут уже третью неделю стоит, - сказала Нина, - сын и собрать не в состоянии и убрать отказывается. Мы даже поругались с ним.

- Сколько ему лет?

- Двенадцать.

- А что же ты не поможешь ему собрать?

- Ну, Илья, - капризно протянула Нина, - мне скучно, я вообще играть не люблю. Ладно была бы девочка, я бы может в куклы и поиграла, а тут космическая станция.

- А брат с тобой играл?

- Женя? Да, играл. Мы с ним, кстати, домики вместе строили из кубиков, когда я была совсем маленькая.

- Ну давай, сейчас эту станцию соберем! - с неожиданным энтузиазмом предложил Илья.

Если бы кто-нибудь еще днем раньше сказал Илье или сказал бы Нине, что они до пяти утра будут возиться с детским конструктором, не поверили бы ни тот, ни другая. И тем не менее, они, целомудренно сталкиваясь лбами, руками и коленями строили, строили и наконец построили.

- Вот Рома удивится, - сказала Нина сквозь зевоту.

Таким образом, Илья узнал, что старшего мальчика зовут Ромой. Был еще маленький - Коля. Но Илье не довелось увидеть ни того, ни другого. Как ни странно, покойный брат, был единственным Нининым родственником, о котором Илья имел хоть какое-то представление. Была еще живущая где-то на другом конце города мама, к которой Илья испытывал самые теплые чувства. Она довольно часто забирала к себе детей, и Илья мог проводить ночи у Нины. Конструированием они больше не занимались. Еще мама пекла удивительно вкусные пирожки и иногда делала салаты. Сама же Нина, готовкой себя не утруждала. Как-то так даже у них повелось, что завтраками занимался Илья, когда ночевал у нее.

Это случалось довольно часто, уже и Консерватория отошла на задний план. Но музыка все же присутствовала. Однажды Илья шел с Ниной по переходу между «Охотным рядом» и «Театральной», где-то посередине они наткнулись на гитариста и скрипачку, игравших «Серенаду» Шуберта. Нина встала как вкопанная, стояла, стояла и вдруг начала слезы лить. Как же Илья перепугался, потащил ее за руку на улицу, поил водой из пластиковой бутылки, прижимал к себе, по голове гладил, говорил какие-то нежности. Потом спросил:

- Ты что, брата вспомнила?

Нина посмотрела на него как на полного идиота и ничего не ответила. Так и не объяснила, отчего это она расплакалась.

Уже около трех месяцев длилась эта история. И на работе начали догадываться, потому что Нина все чаще приходила в комнату к Илье и сидела там, не обращая внимания на соседей. Коллеги пробовали было подшучивать над Ильей, но он смотрел на них с такой несвойственной ему свирепостью, что от него отстали. Илья старался не думать о том, что будет дальше. Искусство подстраиваться под Нину отнимало у него все силы, он даже и перемен никаких не хотел.

Был уже конец рабочего дня, Илья сидел в комнате один и так, без особой надежды ждал, вдруг Нина зайдет. Дверь распахнулась, очень энергично вошел крупный мужчина в расстегнутой дубленке.

- Здравствуйте! - громко произнес он, - вы Илья? - Илья кивнул. - Я, собственно, Нину ищу. Мне сказали, что она может быть у вас. Евгений, - мужчина протянул Илье широкую ладонь с серебряным кольцом на безымянном пальце, - я ее брат.

Илья наблюдал, как комната со всеми ее тремя компьютерами, неработающим ксероксом, синим чайником и дешевым китайским магнитофоном медленно кружилась вокруг него. И все же он произнес:

- Очень приятно. Сожалею, но Нины у меня нет.

Кажется, Евгений что-то почувствовал.

- А что это вы на меня так смотрите? - недоверчиво спросил он.

- Ничего, - пробормотал Илья, - просто я не знал, что у Нины есть такой брат.

- Ага, - со знанием дела произнес Евгений, - все ясно. Ну и как же я умер на этот раз?

- Выбросились из окна. А что были другие варианты?

- Да, например, случай острого аппендицита во время байдарочного похода. Не успели довести до ближайшей больницы. Глухомань, плохие дороги, сами понимаете. Умер в страшных мучениях. Надеюсь, тут я не слишком страдал?

- Не слишком, - с готовностью подтвердил Илья, - а она часто так рассказывает?

- Практически всем своим приятелям, - ответил Евгений, - хорошо еще, что мы не живем вместе, а то неудобно было бы.

Илья с некоторой опаской разглядывал Евгения. Его утешало лишь одно - он не наблюдал вообще никакого сходства между собой и этим сорока-с-чем-то-летним брюнетом. Евгений даже не был похож на того мальчика с фотографии, может быть там был и не он вовсе.

- А зачем она это делает? - после некоторой задумчивости спросил Илья.

- Дело в том, - начал Евгений, - что Нина в свое время, пережила очень серьезную травму. Когда ей было тринадцать лет, а мне, соответственно, на десять лет больше, у нас умерла мама...

Евгений еще что-то говорил, но Илья уже не слушал. Он думал. Думал, что ему скажет мама, когда они наконец познакомятся.

 
Черная и голубая

Накануне на площади перед оперным театром выступал канцлер. В честь этого события городские власти устроили бесплатную лотерею. Раздавали разноцветные воздушные шары, к ниткам которых пахнущие пивом и сосисками горожане привязывали картонные карточки со своими адресами. Илья плохо знал немецкий, поэтому он так и не понял, каким образом можно получить обещанный выигрыш. Но люди были полны энтузиазма, что-то писали, и очень скоро серое ветреное небо покрылось красными, синими и желтыми точками.

В ночь с первого на второе августа разразилась гроза, потом долго шел дождь, и к утру намокшие шары печально опустились на красные черепичные и черные толевые крыши города. Вот только карточек ни на одном из них почему-то уже не было. Илья решил, что их отрезали и взяли себе ангелы, там над облаками, где не бывает дождей. И теперь каждый из них получил свой выигрыш - один BMW, другой тур в Амстердам, а третий всего-навсего годовой абонемент на посещение зоопарка. Впрочем, возможно, последнее для небожителя радостнее первого.

Всю утро Илья наблюдал за шарами. Дождь перестал, шары высохли, и Илья загадал, что если они опять взлетят, то он с ней увидится, а если нет, ну что ж, значит не судьба. Взлететь-то они взлетели, но как то вяло, безо всякого энтузиазма, не унеслись обратно в небо, а неуверенно висели в метре от крыш. “Наверное встречусь где-нибудь случайно, в метро, “привет” - “привет”, и все дела”, - грустно подумал Илья. До самого вечера он валялся на бугристом тюфяке, лучшая часть которого - кровать, в свою очередь уже давно валялась на какой-нибудь местной помойке, если, конечно, ее не утащили домой эмигранты. Идти на улицу Илье не хотелось, он уже достаточно набродился по этому городу. Знал и торговый район и ратушную площадь, и фонтан в виде девушки с гусем, которого по традиции под восторженные вопли приятелей целовали выпускники местного университета. Иногда Илья жалел этого бедного гуся, зацелованного настолько, что в некоторых, особенно привлекательных для чужих губ местах, он лоснился. Каждый раз, проходя мимо фонтана, Илья почему-то вспоминал блестящий пистолет бронзового солдата на станции метро “Площадь революции”. Илья скучал по дому, но знал, что возвращаться еще рано. В самолете “Москва-Берлин” он поставил перед собой цель - вернуться свободным. Каждое утро он выполнял психотерапевтическое упражнение - представлял Лилю в виде маленького плотного мячика для жонглирования и мысленно отбрасывал ее прочь от себя. И так много раз. Днем Илья забывался, начинал тосковать, даже разговаривать с ней шепотом, потом спохватывался, опять мысленно подкидывал мячик по имени Лиля, а по вечерам выходил на небольшую, но весьма оживленную площадь и жонглировал там под аккомпанемент старого магнитофона. Все его мячики назывались “Лиля”, может быть потому, что она же сама и сшила ему их когда-то из разноцветных лоскутков. Илья подкидывал мячик, чтобы в нужную секунду поймать, а потом кинуть вновь. И так каждый вечер, менялись лишь некоторые движения и музыка. Илья мог жонглировать под любую музыку, лишь бы она была ритмичной. Он удачно сочетал в себе чувство ритма с чувством вины. Утром его одолевало второе, а к вечеру он попадал под власть первого. У Ильи было всего три мячика, маловато, конечно, но зато жонглировал он ими виртуозно: и из-за спины, и из под ноги, и еще он много чего умел. Красный, синий и желтый мячики так и летали, и со стороны Илья напоминал атом, вокруг большого и грустного ядра которого вертятся веселые электроны.

Этим вечером в честь своих именин Илья жонглировал под классический джаз. Он сам однажды записал на одну кассету свое самое любимое - “The lady is a tramp” Эллы Фицжеральд и неизвестно чей “Стамбул” и Сент-Луи блюз.

На зрителей Илья не смотрел, вернее старался не смотреть, чтобы не сбиться с ритма. Но краем глаза он все замечал - и восторженные лица непривычно ярко одетых детей, и напряженные юных девушек и злые от несбывшейся надежды на то, что он уронит хотя бы один мячик, - респектабельных дам. Мужчины около него останавливались редко, разве только папаши, выгуливающие детишек после работы. Илья даже не заметил, как он оказался перед ним - смуглый парень с желтой шапочкой на голове. Только потом Илья понял, что это постриженные а-ля тюбетейка и жестоко обесцвеченные кудри. Парень некоторое время наблюдал за тем, как жонглирует Илья, а потом у него в ладонях вдруг появились мячики, тоже три штуки - зеленый, фиолетовый и оранжевый, и он начал жонглировать ими. Еще через некоторой время смуглый жонглер встал ровно напротив Ильи, который уже понял, что тот задумал, крикнул “Хоп!”, и они начали жонглировать вместе. Вообще-то Илья недолюбливал парное жонглирование. По натуре он одиночка, и ему тяжело подлаживаться под кого-бы то ни было. Может быть именно поэтому, Лиля... Но нет, лучше об этом не думать, по крайней мере сейчас, иначе он собьется, уронит мячик, и их замечательному шоу придет конец.

Шоу продолжалось, оба были в ударе, работали слаженно, как будто заранее отрепетировали этот трюк, и зрителей прибавилось. Деньги приятно звенели, падая в медную кружку, которую Илья приобрел по случаю на местном блошином рынке. Остановился парень тоже первым, видно он вообще был более инициативным, чем Илья. Он разложил мячики по карманам, а потом подошел к Илье. Илья ждал, что он скажет.

- Я не говорю по-немецки, - сказал он по-английски.

- Я тоже, - с облегчением признался Илья.

Его звали Жоэль, с ударением на последнем слоге, английский он знал немногим лучше Ильи, приехал из Парижа на пару-тройку дней, чтобы, как он выразился, проветрить мозги. Деньги они делить не стали, купили вина, немного еды и пошли к Илье в каморку. У Жоэля в этом городе даже временного жилья не было.

После первой бутылки Жоэль изобразил на своем лице улыбку Санта-Клауса, у которого в крови до сих пор спорят алжирцы и сенегальцы, и сказал: “У меня есть еще кое-что”. Кое-чем оказался пакетик с травой. Вообще-то Илья не был большим любителем, кроме того его немного смущало воспоминание о сцене с негром на помойке, подробно описанной в когда-то модной книжке. Но не отказываться же... Жоэль профессионально забил косяк, Илья втянул в себя сильно пахнущий дым.

- Ты все делаешь не так, - неожиданно заявил Жоэль.

- В чем дело? - удивился Илья.

- Трава - это наш учитель, - начал Жоэль, и Илья тут же понял, что этот текст он произносил уже много раз и, главное, при одних и тех же обстоятельствах, - траве мы можем задать любой вопрос или загадать любое желание и узнать, сбудется ли оно. Вот ты? Неужели у тебя нет ни вопросов, ни желаний, и ты не хочешь попробовать.

У Ильи был один вопрос и одно желание, причем они практически совпадали, но Илья себе запретил. Он закрыл глаза и мысленно спросил, научится ли он когда-нибудь жонглировать факелами, как в клипе на песню“Abracadabra”. И Илья тут же увидел этот клип, только жонглером был он сам, а девушкой в белом трико - Лиля. Было ли это ответом на незаданный вопрос, Илья не знал. Илья открыл глаза, достал свои мячики и положил их перед собой на пол. Жоэль достал свои и разложил рядом. Илья сделал легкую перестановку, и получилась радуга. Жоэль задумчиво пересчитал мячики.

- Одного цвета не хватает, - сказал он.

Илья долго пытался понять какого же, с трудом вспомнил историю про охотника и фазана. Принялся было пересказывать ее Жоэлю, но бросил, потому что смысл ускользал.

- Нет голубого, - произнес он.

- Да вот же он, - Жоэль показал на синий мячик. - Blou.

Илья растерялся, он не знал, как объяснить по-английски отличие синего от голубого. Но Жоэль сам догадался. Azure, - сказал он по-французски.

- Голубой, - произнес он по-русски, а потом неожиданно, уже по-английски, признался, - у меня девушка была голубая.

- Голубая? - удивился Жоэль, - она любила блюзы?

- Нет, как раз терпеть не могла, но создавала блюзовое настроение.

- Ты с ней поссорился? - спросил Жоэль.

- Нет, - уточнил Илья, - она от меня ушла. Ну и черт с ней, - добавил он, только по-английски это звучало грубее.

- А у меня была черная девушка, - высказался Жоэль.

- Злая волшебница? - Илья не знал, как сказать по-английски ведьма.

- Да нет, просто негритянка. Ее звали Мили, Эмильен.

- А мою Лиля.

- Так она была сиреневая, - сказал Жоэль и взял в руки фиолетовый мячик, потому что сиреневого не было.

- Нет, голубая, - настаивал на своем Илья.

Он вспомнил, как Лиля на голубых роликах, в блестящем голубом найковском комбинезоне, с синими прядями в белых волосах и с ярко-голубыми ресницами мчалась по Тверской ему навстречу. Ей непременно надо было, чтобы Илья поймал ее на полном ходу. А Илья как-то раз испугался, что она сшибет его и инстинктивно отскочил. Ну, короче, не удержал, и она умчалась, как говорится в синюю даль.

- Я хочу ее забыть, - признался Илья.

- А я свою уже забыл, - гордо сказал Жоэль. Они курили третий косяк. - Видишь ее здесь нет, нет черного мячика. Зачем мне черный мячик, он бы приносил мне одни неприятности. Вот и от Мили было слишком много хлопот. Хотя... Знаешь, а это она сшила мне мячики, - вдруг сказал он, - мячики жонглеру должна шить девушка, тогда они будут хорошо летать. Я сразу понял, что и свои ты не в магазине покупал. - Илья кивнул. Впрочем, в московских магазинах нельзя было купить мячиков для жонглирования, все циркачи шили себе их сами либо привозили из-за границы. - Моя Мили была большая выдумщица, - рассказывал Жоэль, - все время устраивала мне сюрпризы. Однажды напекла пирожков, по своим каким-то негритянским рецептам, а внутрь засунула бумажки с предсказаниями. Кстати, - встрепенулся Жоэль, - она ведь и в мячики наверняка что-то запихнула.

- Что? - спросил Илья.

- Да кто ж ее знает, может тоже бумажки, может свои кольца или клочья волос для колдовства или кокаин, чтобы меня посадили за хранение наркотиков. От нее можно ждать чего угодно.

- Давай посмотрим!

- Не, сейчас неохота. Потом. Мы сделаем вот как. Обменяемся мячиками. Бери мои!- Илья не согласился. Ему жалко было отдавать единственное, что у него осталось от Лили. Правда, был еще он сам, но это не в счет. - Ну, хорошо, - сказал Жоэль, - давай тогда так, - бросим их в шапку, перемешаем, а потом вытянем по три, кому что достанется. Вроде как жребий. Так честнее, согласен?

Илья согласился. Ему достался красный, фиолетовый и оранжевый. Самый любимый - синий, ушел к Жоэлю, но может это и к лучшему. Жоэль довольно взглянул на свои трофеи, улыбнулся чему-то и заснул. А утром он сказал, что ему пора, что адресами обмениваться глупо, что они еще встретятся и пожонглируют когда-нибудь, если только не потеряют мячики. Илья тоже так считал.

Он остался один и еще долго боролся с искушением. Ему вообще всегда было жалко разворачивать подарки. Однажды ему на именины подарили нечто в очень красивой коробке, перевязанной атласной лентой, и он полгода не заглядывал внутрь. Там оказалась какая-то ерунда, он уже даже забыл, что.

Илья все же решился, взял бритву и замер. Он не знал, с которого начать. Он вдруг подумал, что ведь и Лиля могла зашить чего-нибудь в мячик. Вот это будет сюрприз. Начал Илья с фиолетового. Внутри оказалась пластмассовая крупа, и Илья засмеялся. Ведь в его-то мячиках - пшенка. Неприкосновенный запас, на случай голода. Вот Жоэль удивится. Илья засунул палец в пластиковое крошево и поискал там. Нашел бумажный катышек, торопливо развернул его. “Void” - прочитал он, - пустота. Да, эта Мили и вправду оказалась большой выдумщицей. А может быть и нет, потому что бумажка из оранжевого мячика обещала “meеting”. Оставалось самое страшное - посмотреть, что в красном. У Ильи дрожали руки, когда он разворачивал записку от Лили. Все правильно - незамысловатая “дальняя дорога”. Еще хорошо, что не “хлопоты в казенном доме”. Пустота, встреча, дальняя дорога. Илья понял, что можно и вернуться.

Илья представил, как его печаль и жалость к самому себе и пугающее чувство одиночества улетают прочь, как воздушный шар, наполненный свежей струей водорода. Илья вышел в город. В почтовом киоске он выбрал красивую черно-белую открытку - две зубные щетки, сцепившиеся щетинками, и надпись “I love You”. А потом купил воздушный шар, красивый, блестящий, в виде голубого сердца в цветочек. Такие не опускаются на землю от первого же дождя, а летают долго и высоко. На обратной стороне открытки он написал: “Я пишу твое имя по-русски, на стене какого-то дома в Гамбурге. Как если бы ты была здесь вместе со мной. Или, если хочешь, одна, без меня. Ну, хорошо, с тем, с кем ты на самом деле хотела бы здесь побывать. Может быть, и мое имя кто-то пишет сейчас русскими буквами на стене иностранного города. Может быть, есть такая стена, где мы все в виде имен на родном языке. Надеюсь, это не стена плача. Надеюсь, мы все еще встретимся как люди с людьми, а не только как буквы с буквами. Вот они, эти наши имена. Лиля, Оля, Нина, Наташа, Марк, Александр, Саша, Юра, Илья.” Потом подумал и приписал: “Joel, Milie.”

Илья привязал открытку к шару, вышел на городскую площадь и выпустил его в небо. Улетел он быстро. Илья и не рассчитывал, что шар долетит до Лили. Пусть это будет какая-нибудь другая девушка, он сам еще не знал, какая. Может быть, с черными глазами и голубыми волосами, или с голубыми глазами и черными волосами или рыжая, или натуральная блондинка. Какая разница. Лишь бы, как говорится, был человек хороший. Лишь бы был человек...

 
Не чувствую разницы

В своем умеренно узком кругу тридцатилетних мы называем их "поколение next". С известной долей сарказма мы говорим, что они выбирают "пепси" и все прочее шипящее, долгоиграющее, быстро освежающее и красиво упакованное. Мы смотрим на них с легкой опаской, недоверием и завистью. Мы как бы все время сравниваем нас прежних и их нынешних, прикидываем, кто собрал больше дивидендов со своей юности.

Помню нашумевший в свое время фильм "Легко ли быть молодым". Ответ был однозначным - молодым быть не просто трудно, но очень трудно по самым разным причинам. Теперь молодым быть неплохо, не слишком трудно, по большей части, в кайф. По крайней мере, создается такое впечатление, когда смотришь на них, пестроволосых, ярко одетых, с побрякушками в местах, явно предназначенных для других целей. Не так давно одна моя подруга, условно говоря, моего возраста, имела сексуальный контакт с юношей, условно говоря, их возраста. "Он унизил меня как женщину", - рассказывала она потом. - "На мне украшений не было вообще. А у него было четыре серьги в ушах, а также проколоты бровь и пупок".

По-моему, все это здорово. Секс с юношей с серьгой в пупке, сама возможность проколоть пупок, одна из прочих многих возможностей, которые открыты этому поколению. Например, устроиться диджеем, стать фотомоделью, писать глупые статьи с множеством умных слов в журналы "ОМ" и "Птюч", работать редактором в передаче "Про это". А вечерами оттягиваться на вечеринке в физическом теле или гулять в виртуальном по тропам повсеместно протянутой паутины. Как говорится, это нам и не снилось.

К сожалению, столь жизнеутверждающую картину мы можем наблюдать только в паре-тройке больших городов. В провинции, где вообще мало что изменилось за годы больших перемен, молодежь живет откровенно плохо. Этим летом мне довелось посетить один городок в Новгородской области и разделить вечерний досуг местной молодежи. Дискотека в убогом клубе, где на стене очень к месту висела картина "Взятие Зимнего", оставшаяся с доисторических времен. Танцы под музыку культовой в том регионе группы "Руки вверх". "Крошка моя, я по тебе скучаю..." - ну и так далее. Текст песни легко читался на вдохновенных лицах танцующих девушек. Юноши жались по стеночкам. Напитки в баре стоили феноменально дешево, но их не покупали. Денег не было, работы в городе - тоже. Здесь никто не видел культовых фильмов, не знал названий культовых групп, никогда не бывал в Интернете. У всех мальчиков - одинаковые прически ежиком, у всех девочек - одинаковый безвкусный макияж и клеенчатые мини-юбочки с местного рынка. На освободившееся место заправщика бензоколонки - набор по конкурсу. "Пепси-кола" - не по карману. Это поколение не next и не preceding, а какое-то поколение "руки вверх", худшие представители которого спиваются, не выходя из дому, а лучшие, оправдывая название, покоряют большие города в виде бандформирований.

Впрочем, и в больших городах наших юных друзей подстерегает множество опасностей. Правда, боятся, в основном, родители. Не так давно мне позвонил психолог из школы моего сына. "Вы только не пугайтесь", - сказала она так, что у меня задрожали коленки, - "но судя по тестам, Ваш мальчик находится в группе риска по наркотикам. Понаблюдайте за ним и уделяйте ему побольше внимания". Недели две с маниакальной настойчивостью я всматривалась в зрачки и вены своего сына, а каждый вечер честно играла с ним в шашки, чтобы мальчика не манила улица. Все обошлось...

Лет с пятнадцати я плотно общалась с наркоманами и сексуально распущенной молодежью. Что не помешало мне зачем-то сохранить девственность до первого замужества и попробовать свой первый косяк в возрасте, зрелом до смешного. "Ничего стремного", - хочется сказать мне на сленге своего поколения.

Довольно часто бывает так, что я вижу где-нибудь группу молодых людей и делаю невольное движение им навстречу. Мне кажется, что узнаю среди них своих знакомых. И только через несколько мгновений я начинаю понимать, что узнаю я не реальных людей, а мальчиков и девочек своей юности. Это очень странно, потому что считается, что между ними и нами - огромная разница. Я ее не чувствую. Ну да, серьга в пупке, картинка на предплечье, а у тех, кто посмелее, - на заднице; дорогущая одежда из модных магазинов; дурацкие никнеймы; иностранные визы в паспорте; презервативы в кармане; все менее понятный сленг. "Ну и что?" - спрашиваю я. - "Какая разница?" Поговоришь с таким человеком будущего и услышишь до смерти надоевшую историю про сумасшедшую влюбленность, с ходу превратившуюся в несчастную любовь; про проблемы с родителями; про непонятный смысл жизни; про нежелание жить; про страх смерти. Словом, все - то же самое, что есть, было и будет у нас самих, как бы мы ни храбрились и ни кичились собственной взрослостью.

И я очень хорошо знаю, что будет потом. Лет через десять лучшие представители сегодняшнего поколения next будут с опаской смотреть на наших детей и глубокомысленно размышлять о разнице поколений. Хорошее занятие, а главное - своевременное...

 
Восьмой и последний
(синим напечатаны цитаты)

Людям свойственны приемы, приемы вообще и приемы в частности. Один мой знакомый в юности, когда еще не был лысым занудой, знакомился с девушками так. Он подходил к сидящей на лавочке девушке и говорил только одно слово: “Оргазм.” Девушка вздрагивала и отодвигалась. Тогда мой приятель невинно заявлял: “Оргазм - это мое имя. Нас три брата - Оргазм, Эразм и Маразм.” В этот момент из-за его спины появлялись два его сокурсника. Девушка улыбалась, прием действовал.

Действует и мой прием. Вернее, каждый из двух моих приемов. Первый - это жалоба на то, что в моем организме не хватает алкогольдегидрогеназы, и поэтому я, как житель крайнего Севера, плохо переношу спиртное. В ответ я выслушиваю лекцию, длина которой зависит от степени образованности собеседника. Суть лекции сводится к перечислению превентивных мер, к которым я должна прибегнуть во избежании похмелья. Второй мой прием звучит как краткая история, которую я позволю себе пересказать: “Я самурай духа, и моя цель - развить в себе дух бусидо. Для этого я регулярно отправляюсь в музей Востока, сажусь на банкетку напротив витрины с самурайским оружием, смотрю на мечи и чувствую, как дух бусидо медленно закипает во мне.” Как правило, в этот момент чувствительный собеседник спешит отодвинуться. Тогда я успокаиваю его словами, что сейчас я в плохой форме. Самое смешное, что все это правда чистой воды, а не только оригинальный способ произвести впечатление. Я действительно в неважной форме и я действительно хочу стать самураем духа, для чего время от времени хожу в музей Востока, что и вам советую. Я думаю, что число моих единомышленников растет. Этот вывод я сделала, посмотрев на тираж купленной мною на днях книги с простым названием “Книга самурая”. Тираж ее пять тысяч экземпляров, в то время, как тираж выпущенной пару лет назад книги “Хагакурэ”, равнялся всего лишь двум тысячам. От “Хагакурэ” “Книга самурая” отличается тем, что в нее включено краткое пособие для желающих развить в себе дух бусидо. Оно так и называется - “Будосёсинсю”, что означает “Напутствие вступающему на путь воина”. “Хагакурэ” же переводится как “Сокрытое в листве”.

Еще существует кино, которое, как нам известно с детства, есть самое важное из искусств. Для развития духа бусидо полезно где-то раз в полгода просматривать фильм покойного Акиры Куросавы “Семь самураев”. Однажды, когда я еще не подозревала, что число моих единомышленников растет (возможно, к ним относится и А.Гостева, автор повести “Дочь самурая”, которую я к сожалению не читала), я решила стать самураем. Восьмым и последним. Исходя из существующих возможностей, я бы стала рёнином, бродячим или уволенным самураем. Кстати, в этом нет ничего страшного, недаром же говорят, если ты не был рёнином как минимум семь раз, ты не можешь считаться хорошим слугой. У меня бы не было ни клана, ни господина, ни меча. Но я твердо блюла бы самурайский кодекс чести, и дух бусидо реял бы над моей головой как туго натянутое полотнище, уж не знаю чего, хорошо бы не знамени, может быть, паруса. А теперь я попытаюсь объяснить, почему.

Открываешь книгу и читаешь: “Я постиг, что Путь Самурая - это смерть”. И сразу же возникает ощущение, сходное с пробежкой под холодным дождем. Примерно то же самое чувствовал Юкио Мисима, японский писатель послевоенного поколения. Он утверждал, что только прекрасный исконный мир этой книги может преобразить хаос мира литературы. Мисима считал, что “Хагакурэ” вдохновляет, наставляет и оценивает своего читателя. В этой книге он находил великую красоту - красоту льда.

Мисима оказался последовательным и закончил жизнь вполне по-самурайски. Он вспорол себе живот или точнее, сделал сэпукку. Неизвестно только, был ли рядом с ним верный друг, который стал бы его кайсяку, то есть снес ударом милосердия самоубийце голову. Готова ли я последовать примеру этой, мягко говоря, странной личности, человека, который с детства тешил себя кровавыми фантазиями об ужасных способах умерщвления прекрасных юношей? Нет, я не готова ни вспороть себе живот, ни отправиться на тот свет каким-нибудь менее болезненным способом. Но, предположим, смерть - это последний пункт нашей программы, а я стою лишь в самом начале пути. Можно открыть книгу и прочитать: “Оставь дверь открытой - и враг уже тут как тут. Стань под карнизом - и тебя уже нет. Не нужно быть все время настороже. Нужно считать, что ты уже мертв.” Отлично, значит можно обойтись без кровопролития, можно просто решить, что самое страшное уже произошло каким-нибудь незаметным образом и наконец расслабиться. Что же дальше?

Дальше ты твердой походкой самурая идешь к своей цели, какой бы она ни была. Добиваться цели нужно даже в том случае, если ты знаешь, что обречен на поражение. Для этого не нужна ни мудрость ни техника. Подлинный самурай не думает о победе и поражении. Вот и я точно так же; стоит мне задуматься о победе или поражении, и мои руки начинают предательски дрожать, а в голове заваривается каша, полностью парализующая мыслительные способности. Поэтому лучше не думать, ведь если размышление длится долго, результат будет плачевным. А если всегда думать о том, чтобы поступить правильно, в минуту решительных действий можно прийти в замешательство. И если не сделать чего-то сразу же, не сходя с этого места, оно останется не сделанным до конца жизни.

Надо действовать, а уже потом как герой известного ролика воскликнуть: “Ё-моё, что же я сделал?” Очень хорошо, ведь человек не может считаться самураем, если принимает решения медленно и не стремится без промедления завершить начатое дело. А для этого ему нужна смелость, которая суть умение скрежетать зубами, решимость добиваться своего любой ценой, вопреки самым неблагоприятным обстоятельствам. Это не сложно, если сначала победить, а уже потом сражаться.

Кроме того, нехорошо ходить, засунув руки в разрезы хакама. Именно поэтому люди, медленно бредущие по улицам нашего города, безвольной походкой ипохондриков, с руками, засунутыми в разрезы хакама, внушают мне отвращение. Чтобы с ними такое сделать? Вот оно. Говорят, что если рассечь лицо вдоль, помочиться на него и потоптаться по нему соломенными сандалиями, с лица слезет кожа... Подобными сведениями, кстати, нужно дорожить.

В общем, если бы самураем была я, то страх и рефлексия покинули бы меня навсегда. Мои враги расступались бы при моем приближении как мягкая трава от легкого дуновения ветра, ветра с востока. У меня не было бы меча, его заменил бы холодный взгляд моих еврейских зеленых глаз, и мне даже не пришлось бы щуриться, ну разве что самую малость, глядя на самых непробиваемых, ну да, с руками, засунутыми в разрезы хакама с Черкизовского вещевого рынка. А слово мое... Но, о слове отдельно.

Слово самурая тверже металла. Слово - цветок сердца, а не просто звук, слетевший с уст. Я устилала бы свой пути цветами сердца, нет не устилала бы, а изредка позволяла бы с моих губ слетать то благоухающей хризантеме, то ирису, то, в редчайших случаях, цветам сливы, которые адресат моих текстов непременно бы поставил в золотую вазу. Впрочем, это уже совсем другая история, поведать которую я не имею права, потому что высшая любовь - это тайная любовь. Так вот, мое слово стало бы Словом С Большой Буквы, то есть мое “да” означало бы “ДА”, а мое “нет” означало бы “НЕТ”. Я перестала бы раздавать заведомо невыполнимые обещания с единственной целью - понравиться своим собеседникам. Я перестала бы бояться произносить слова отказа с единственной целью, не разонравиться им же. Я научилась бы “хвалу и клевету...” ну и дальше по тексту. А еще я бы отказалась от слов, выражающих страх, тревогу, боль и неуверенность в завтрашнем дне, потому что даже в случайном разговоре самурай не должен жаловаться. И я бы никогда ни у кого не стала бы просить помощи, потому что самурай полагается только на себя. К важным делам я относилась бы легко, а к несущественным - серьезно. И тогда бы я, наконец, поняла, что нет ничего, кроме подлинной цели настоящего мгновения. Ведь если человек понимает, что означает жить в настоящем мгновении, у него почти не остается забот. Но грош ему цена, если его достоинства ограничиваются только мудростью и талантами. Должно быть что-то еще. Может быть, понимание того, что никогда не ошибавшийся опасен. Или что если вы прошли с человеком сто метров, и он не солгал вам семь раз, этот человек ни к чему не пригоден. Именно это знание, насчет ста метров и семи раз, окончательно примирит меня с действительностью, и уж тогда-то я точно стану настоящим самураем.

Я выйду из дому поздно вечером подышать свежим, смешанным с парами низкооктанового бензина воздухом. Пройдусь по центру своего города, мимо лавочек на Гоголевском бульваре; мимо памятника, чьим именем бульвар назван; мимо “Арбатской” Филевской линии; мимо дома Журналиста, где несмотря ни на что не такой уж дорогой буфет; мимо музея Востока, старший научный сотрудник которого, Сережа, в свободное от изучения духа бусидо время зарабатывает на жизнь торговлей “Гербалайфом” и носит значок с надписью “Хочешь сделать харакири, спроси меня как”. Я спрошу его, как и узнаю, что. Что женщина, решившая сделать харакири, сперва должна связать себе ноги под коленями бечевкой, чтобы после смерти не принять неподобающую позу. И что кинжал, которым она будет вспарывать себе живот, нужно обернуть рисовой бумагой, чтобы кровь не забрызгала ее парадное кимоно. Ну а дальше дело техники. При желании можно почитать у В. Пелевина.

И тогда, выслушав эту лекцию, я возможно постигну, наконец, что путь самурая - это смерть. Выхвачу кинжал из ножен, вспорю себе живот, а мой друг и учитель вместо того, чтобы тщетно впаривать мне свой Гербалайф, станет моим кайсяку. И моя худшая половина, та что не выполняет обещаний и половину своих фраз начинает со слов “я боюсь, что”, и не знает радости настоящего мгновения, и использует спекулятивные приемы для завязывания знакомств; она останется лежать на полу японского зала музея Востока. А я отправлюсь дальше.

По Тверскому бульвару; мимо нового памятника Есинину и старого дуба, если он еще там стоит; мимо “Пушкинской”, где под землей играет музыка для релаксации, а над землей гуляют девушки легкого поведения; по Рождественскому бульвару; к Трубной площади и дальше; мимо дымных столбов, мимо траурных труб. “Мы еще поглядим, кто скорее умрет, - подумаю я. “А чего там глядеть, если ты уже труп.” - ответит мне мой внутренний голос, к которому, вероятно, не рекомендуется прислушиваться самураю. И я остановлюсь. А может быть меня остановит какой-нибудь праздношатающийся мужчина с руками, засунутыми в разрезы хакама. Тот самый, который за сто метров прогулки обманет собеседника раз семь или восемь. И он спросит меня: “Жива ли ты еще?” И я опомнюсь и вновь стану самой собой, женщиной, тратящей свои редкие выходные на посещение японского зала музея Востока и на чтение разных книжек, авторы которых и не скрывают того, что все книги и свитки лучше сжечь. Ну что же, тогда я останусь верной пути самурая хотя бы в одном. Буду всегда носить с собой румяна и пудру. А может быть я, не замедляя шага, брошу в адрес этого типа грязное ругательство и пойду дальше. Потому что предпочтительнее показаться грубым, чем опорочить великое бусидо.

 
Хроника двух дней Жени Д.

Вступление

Женя Д. молодая, но уже опытная журналистка слушает свою любимую радиостанцию “Радио-классика”, где работает ди-джеем Оля З., которая одновременно работает и редактором в женском журнале Л., куда Женя Д. пишет все. Женя Д. - универсал. Она пританцовывает под музыку “Радио-классика” подбегает к компьютеру и быстро в такт музыке выстукивает статьи про: себорею, камни в почках, внутренний саботаж и секс с мужчиной в чулках. Женя Д. спешит - воскресенье она хочет провести у своего друга весело и беззаботно, не думая о себорее и сексе с мужчиной в чулках. Она хочет секса с мужчиной без чулок. 

Собственно хроника. Воскресенье

17.15 Женя Д. встречается около станции метро “Кузьминки” со своим другом Петей О., чтобы вместе направиться к нему домой для веселого времяпрепровождения. По дороге они покупают арбуз.

17.45 На кухне Пети О. Женя Д. и Петя О. едят: морской коктейль, шейку лангуста, пирожки с креветками, на гарнир арбуз. Пьют Рислинг.

18.25 Вместе с Рислингом и шейкой лангуста переходят в комнату. Под музыку Эрика К. выкуривают первый косяк. Женя Д. предлагает Пете О. представить себе цивилизацию, где люди не могут испражняться самостоятельно и именно по этой причине вынуждены как можно быстрее находить себе спутника или спутницу жизни. Сам процесс дефекации при этом табуирован для обсуждения, и в результате чего опоэтизирован до крайности. Петя О. с одобрением говорит Жене Д, что писатель Сорокин отдыхает.

19.15 Вместо Эрика К. начинают слушать Бориса Г. Продолжают пить Рислинг.

19. 40 Выкуривают второй косяк. Женя Д. надевает очки, чтобы лучше видеть Петю О. и ложится на пол. Петя О. говорит, что именно это, по его мнению, и означает весело проводить время.

20.15 Женя Д. чувствует, что теряет силы как собеседник и принимается читать номер мужского журнал “Медведь”, посвященный порнобизнесу. Особенно ее внимание привлекает статья про оральный секс.

20.30 Женя Д. учится с помощью Пети О. вслух произносить слово “куннилингус”. Потом они обсуждают состав мужской спермы, напечатанный в журнале “Медведь”. Женя Д. высказывает желание принять продукт внутрь с целью получения содержащегося в нем витамина С. Петя О. обещает Жене Д. покупать ей витамины в аптеке. Женя Д. соглашается, при условии, что витамины будут дорогими. Рислинг.

21.10 Невразумительные телодвижения. Контакты второй степени. Музыка группы D.С.D., под которую Женя Д. видит клип со своим участием. Обсуждение автостопа по Америке. Разговоры об ожидании праздника, страхе смерти, подготовки к собственной старости. Петя О. сообщает, что он уже готов. Женя Д. выражает зависть. Рислинг.

21.40 Третий косяк. У Жени Д. садится голос.

22.00 Душ по отдельности. В спальне вместе. Не слишком долгий и энергичный секс, что не мешает Жене Д. испытать чувство Л. во всей его ошеломляющей полноте. Петя О. со свойственной ему наблюдательностью сообщает Жене Д., что в момент, который писательница Ю.Снегова, которой Женя Д. проработала два года, называет сладкой судорогой, у Жени Д. сердцебиение учащается в 5 раз.

23.00 Разговоры, от которых потом возникает чувство собственной неполноценности. Подготовка ко сну.

23.20 Женя Д. вскакивает и заявляет, что не может остаться ночевать у Пети О., который выражает легкое недоумение по этому поводу. Женя Д. просит Петю О. оставаться в постели и не провожать ее до двери. Лихорадочные сборы. Петя О. все же встает, чтобы услышать от Жени Д., что все, чему он научил Женю Д. за время их знакомства - это умение сворачивать шею собственной нежности. Женя Д. сообщает Пете О., что на самом деле он мог бы научить ее чему-нибудь получше.

23.40 Прощание около двери, в результате которого Женя Д. сама не зная зачем, сообщает Пете О., что очень любит его.

23.45 Уже на улице Женя Д. решает позвонить Пете О. по мобильному, чтобы сказать, что на самом деле не очень любит его. Женя Д. обнаруживает что забыла в квартире Пети О. не только свой мобильный телефон, но и дискету со статьей о внутреннем саботаже, где в завуалированной форме Женя Д. высказывает в адрес Пети О. все то, что не решается сказать ему лично. Женя Д. не возвращается за забытыми вещами и с чувством собственной правоты направляется к метро.  

Понедельник

00.40 Женя Д. выходит из станции метро “Калужская”. Ловит машину и ругается с водителем, который упрекает ее в том, что она сама не знает, где живет.

01.10 Женя Д. на собственный кухне пьет чай и решает кроссворд в журнале Л., который дала ей Оля З.

01.30 Засыпает беспокойным сном без сновидений.

10.40 Просыпается и начинает испытывать: чувство тяжелого похмелья, сожаление о бесцельно прожитых годах, ужас и недоумение при мыслях о вчерашнем признании в любви Пете О., а также страх по поводу потери мобильного телефона. В течении часа делает безрезультатные попытки дозвониться до Пети О. и до себя самой по мобильному.

11.40 Принимает душ, ложится в постель и слушает песню Ляписа T. “В платье белом” и думает, что это любовь с ней рядом амур он крыльями машет это любовь ты сердце не прячь амур не промажет.

12.10 Телефонный звонок. Звонит сосед-подросток с просьбой одолжить ему 3р.

12. 20 Телефонный звонок. Звонит Леша В., редактор передачи “Про это”. Он спрашивает у Жени Д. разрешения использовать в передаче “Про это” отрывок из книги писательницы Ю.Снеговой, в котором написано про это. Женя Д. соглашается и жалуется Леше В. на то, что “ее вчера черт дернул за язык”. Леша В. выражает Жене Д. сочувствие, приглашает на съемки передачи “Про это” на тему “Это по радио”. Кроме того он высказыает пожелание, чтобы черт дернул Женю Д. за язык в его адрес. Женя Д. говорит, что в его адрес не хочет, зато обещает прийти на передачу “Про это”, если ей будет совсем хреново.

12.40 Женя Д. дозванивается наконец до работы Пети О., где ей сообщают, что он заболел и ушел домой. Женя Д. со свойственной ей импульсивностью думает, что Петя О. заболел от признания Жени Д. в чувстве Л., которое, как решает Женя Д. хорошенько подумав, вовсе не является чувством Л., а скорее чувством Н. или чувством С.С. или вовсе не чувством, а желанием того, чтобы в графе “личная жизнь” ее анкеты стояла жизнеутверждающая галочка.

13.00 Женя Д. чувствует озноб и второй раз идет в душ. Во время гигиенической процедуры слышит телефонный звонок, думает, что это Петя О. и бежит к телефону. Это звонит не Петя О., а Оля З., ди-джей “Радио-классика” и редактор журнала Л. Женя Д. говорит Оле З., что она голая, мокрая и ей холодно. На что Оля З. с чувством отвечает, что она Женю Д. больше никуда не отпустит, что она ей нужна, и что она без нее больше не может. Женя Д. понимает, что услышала именно те слова, которые хотела, правда не от того человека, но это ее не смущает и она, плача от радости, идет домываться.

13.30 Женя Д. дозванивается Пете О. домой и оправдывается по поводу слов, сказанных ему вчера на прощание. Петя О. просит Женю Д. не говорить глупости и сообщает, что он отравился одним из съеденных вчера продуктов моря. Женя Д. испытывает легкое разочарование из-за причины болезни Пети О. и говорит, что заедет к нему за своим мобильным телефоном.

14.00 Женя Д. пишет несколько статей в журнал Л., отправляет их факсом, а потом, следом за ними, предварительно съев тарелку макарон, отправляется в журнал Л. сама.

17. 00 Женя Д. приветствует Олю З. словами: “Я несу тебе дискету, поцелуй меня за это!” Оля З. встречает Женю Д. радостной улыбкой и круговыми движениями пальца около виска. Женя Д. присаживается на стул рядом с Олей З. и сообщает той, что ведет себя с мужчинами еще глупее, чем она. Оля З. просит более подробного отчета.

17.15 Рассказ Жени Д. о проведенном выходном. Особый интерес Оли З. вызвал перечень продуктов моря. Неожиданно для себя Женя Д. выясняет, что не может вспомнить название животного, чью шейку они ели с Петей О. Оля З. высказывает предположение, что это была шейка матки акулы. Женя Д. допускает, что у акулы бывает матка и, соответственно, шейка, но в целом не соглашается. Женя Д. от смеха падает со стула. Сидящая неподалеку женщина-корректор просит вести себя потише, потому что Женя Д. и Оля З. мешают ей исправлять ошибки в статьях, которые они сами же и написали.

17.45 Оля З. и Женя Д. переходят к обсуждению такого способа употребления спермы внутрь, при котором она усваивается лучше всего. На мило беседующих дам неодобрительно оглядывается Инна В., редактор рубрики “Музыка душ человеческих.”

18.00 Оля З. учит Женю Д. качать пресс, не делая лишних движений отчего, в свою очередь, едва не падает со стула. На прощание Оля З., не скрывая своей зависти, говорит Жене Д., что у той жизнь бьет ключом. Женя Д., радостно соглашается.

18.10 Женя Д. обсуждает производственные проблемы с редакторами журнала Л.

19.00 Женя Д. выходит из станции метро “Кузьминки” и направляется к Пете О.

19.10 Петя О., пошатываясь, открывает дверь Жене Д. Петя О. спрашивает у Жени Д., нет ли у нее случайно но-шпы. Женя Д. отвечает, что чисто случайно нет и выражает готовность немедленно пойти за ней в аптеку. Петя О. многократно отказывается и дает Жене Д. понять, что лучше бы ей уйти. Женя Д. уходит.

19.50 Сорок минут Женя Д. проводит под дождем, стоя возле аптеки, что напротив дома Пети О. Она размышляет, не купить ли ей папаверина гидрохлорида, в просторечьи именуемого но-шпой, и не отнести ли ей его Пете О. Результатом этих раздумий является понимание Женей Д. того, что испытанное ею накануне чувство Л. было, есть и, вероятно, какое-то время еще будет именно чувством Л. и никаким другим.

20.00 Успокоенная этим пониманием Женя Д. решает, что заслужила поощрительный приз. Она идет на Кузьминский рынок, покупает себе фруктов и овощей, а на десерт любимое - стакан грязных пережаренных семечек за два рубля.

20.20 Женя Д. заходит в вагон метро, садится и открывает журнал Л. Она читает там свою статью про это и обнаруживает, что Оля З. предварила ее строками из О. Мандельштама. Женя смеется, смотрит на красивые лица своих попутчиков и испытывает чувство Л., а также совершенно неуместное в ее положении чувство С. с новой силой.

Заключение

Женя Д. - молодая, но уже опытная женщина.

Образование - незаконченное высшее.

Тип нервной системы - слабый.

Тип психики - неустойчивый.

Способность к адаптации - выше среднего.

Личная жизнь - пока да!

Любимые города - Петербург и Иерусалим.

Любимый цвет - ярко-синий.

Любимое мужское имя - Андрей.

Любимое женское имя - Нина.

Любимый писатель - Гайто Газданов.

Хотела бы отдать концы на станции переливания крови, раздавая свою, с пониженным содержанием гемоглобина, кровь нуждающимся в ней согражданам.

Ждет от жизни шоу с обязательным катарсисом в конце.

Считает, что это случается с ней чаще, чем она заслуживает.
 

Другие тексты Елены Муляровой:

Стихи: http://grustno.hobby.ru/poetry/melena.htm

В "Русском Журнале":  http://www.russ.ru/journal/archives/authors/muliar.htm

В "Неторопливом общении" Саши Фрейдзон: http://www.postman.ru/~sanya/lampa.htm

В "Курносой" Андрея Травина: http://www.kulichki.net/death/koi/memento_mori12.htm#melena

В "Находках" Андрея Травина: http://www.au.ru/picks/skazka.htm

В "Лягушатнике" Алексея Андреева: http://www.net.cl.spb.ru/frog/kimono.htm

http://grustno.hobby.ru/
 

Хостинг проекта осуществляет компания "Зенон Н.С.П.". Спасибо!