|
|
По туннелю времен я привыкла идти в одиночку.
То же было с тобой. Только встреч не бывает случайных.
И однажды вдали разглядела я темную точку:
Странный путник навстречу мне шел за такою же тайной.
Странный путник тащил на себе груз унылого века,
Все взвалив на себя и ни с кем не деля его тяжесть.
Я в том веке жила и не знала того человека,
И не ведала я, что нас время тягучее свяжет.
Ангел мой! (Только правда в старинном привете,
Та печальная правда, которой нет в мире дороже!)
Ангел мой! Пусть за все времена ты в ответе -
Я к тебе подошла, чтоб сказать: «Помоги тебе, Боже!».
Стансы
Маленький красный паук замыкает пространство как может.
Солнце сетью он ловит. Но в небе гуляет добыча.
Я не могу разобрать, что меня в этом деле тревожит?
Идеализм, который давно в этом мире привычен?
На себе я пространство замкнуть не умею, хотя и пытаюсь так часто,
Все же центр Вселенной другим я всегда уступаю...
Вот и снова весна... Влажный ветер расправил тяжелые ласты.
И плывет, как дельфин. И не пойманным солнцем играет.
Всем тревожно весной: всем приходится ввысь подниматься,
Всем приходится цель ощущать и тянуться к ней снова и снова.
Хочешь в центр Вселенной? Но я не умею влюбляться -
Сквозь прозрачные сети смотреть я на мир не готова.
Мне не нужно спешить и тянуться к заоблачной цели.
Ни к какой. Никогда. Все случайно я вижу и слышу,
И люблю не касаясь. Ведь все так легко в самом деле:
И расти, и летать, и под солнцем мурлыкать на крыше.
***
Там, где поток откровений на землю прольется,
тлеет пустыня ближайшее тысячелетье.
Знающий все - это тот, кто последний смеется.
И ничего не хочу узнавать и уметь я.
Я ничего не хочу собирать воедино,
дни не хочу заплетать в бесконечные косы.
Улица города. Тополь поджарый и длинный,
время куда-то летит, избегая вопросов
о ненадежности. Впрочем, пришлось притерпеться
к этому тоже. А к старости вдруг повзрослею
и перестану всему, что живет, удивляться.
Словно из чащи внезапно выходишь в аллею
чинного парка, где спящим старушкам туманы
белые снятся, и тянутся белые нити,
всех нас связав. О, не надо, не надо открытий!
Пусть будет все так печально, неверно и странно...
***
В мире, где нет героев, спокойней спать,
Предварительно убедившись, что крепки на дверях запоры.
В мире, где нет героев, ушедшая Благодать
Оставляет живущим невиданные просторы.
На пустом полигоне памяти - тишина.
Все давно разошлись и давно обо всем забыли.
Это, друг мой, не столько твоя и моя вина,
Сколько новые игры все той же неверной были.
Прошлое разом выдано и носится, как медаль.
Равнодушное уважение в чужих ты читаешь взглядах.
С двухколесного времени, которое мчится вдаль,
Ты упал, и выжил, ну, что еще тебе надо?
Е.З.
Место ли, время ли мне не даются, любимый?
Будни листаю, как будто чужие страницы.
Дерево, ветер и снег навсегда недвижимы,
Как и тоска, от которой нельзя уклониться.
Тот же простор, из которого некуда деться,
Те же огни зажигает над призрачным бором.
К дереву, к ветру, к тоске я могу притерпеться,
Но не даются мне место, и время, и город.
***
1
По течению времени вынырнув позже, смотрю на прошедший век.
В данном случае - это фотография девушки в гимназической форме.
На фоне окна, за которым может быть солнце, а может быть снег:
Легкий всплеск бытия, запустившего в недра сосущие соки корни.
По золотому блюдцу серебряным яблоком катится век,
Открывая лицо гимназистки, ждущее только чуда и счастья.
Но грядущий испуг притаился в коротком прищуре век,
Будто дернула шторку, чутьем угадав на дворе ненастье.
Боже правый, какое счастье не знать,
По каким волнам предстоит ей в жизни мотаться.
Время, вытолкнув девушку, подло откатывается вспять,
Наперед предоставив ей так весело посмеяться...
2
Но хорошо, как известно, смеется тот,
Кто из дальнего далека смотрит на все, что было.
И, к исходу века затеяв новый водоворот,
Время смеется над всем, что себя забыло.
Самозабвенность - славянское счастье. Иначе как
Объяcнить, что все до сих пор не сошли с ума мы?
Заглянувши в такую бездну, что даже безмолвный рак,
Пятясь от края, громко вопил бы "мама!".
3
Забывать не умею - поэтому смотреть назад не могу.
Тем более, что безмолвием никогда не страдала.
Время чертит на небе серебряную дугу,
По которой сползает век за горизонт устало.
***
Солнце, красное как георгина, обещает нам завтра ветер.
То же самое мне обещает вечером головная боль.
Как всегда, весной орут во дворе то коты, то дети,
и с оконных стекол осыпается свет, как соль.
Всеми тупиками и улицами знакомый город
с головой окунается в новую для себя игру,
меняя названия оврагов, площадей и горок,
рассыпая пригоршнями шелестящую мишуру.
К новой его игре привыкнуть не так легко мне,
раньше в другие игры этот город любил играть.
Сколько на свете живу - только о них и помню:
страх или шорох шин, или страх опять.
Завтра весенний ветер погонит по небу тучи,
это значительно веселее, чем такие вот длинные вечера.
Прошлое промелькнуло в тоске сухой и летучей,
в молчаливой тверди наречий: сегодня, завтра, вчера.
***
Белый полдень. Солнце-суперзвезда в проеме.
Смотрю на город, как на пустыню Сахару.
Когда хлебаешь цивилизацию в полном ее объеме -
неизбежно впадаешь с собою в пустую свару.
Год за годом одиночеству нас обучает город.
Родовому мышлению в этом мире некуда деться.
Вспоминаешь только, как скрипит колодезный ворот,
вспоминаешь суету безразмерного дома в детстве.
Солнце-суперзвезда в оконном горит проеме.
Город везде раскинул свои заржавленные барханы.
Одиночество, даже с тобою, в полном его объеме,
одиночество даже вместе с тобою странно.
***
Прочитанная в детстве сказка о добром гноме
каждый раз оказывается мифом про людоеда-карлика.
Во всемирной истории в каждом отдельном томе
я читаю об этом, чтобы ярость свою подкармливать.
Ярость - самое верное средство от тошноты.
Только погаснут два ее ярких круга перед глазами -
и видишь все то же: деревни, кресты и кусты...
Все, что когда-то мы сами сделали с нами.
«O solle mia!» - голос мальчика вдалеке,
прочитавшего только сказку о добром гноме...
Прошлый век, как айсберг, по черной плывет тоске -
все уменьшаясь и уменьшаясь в своем объеме.
***
«До, соль, ми, ре» - оголтело кричит петух,
вызывая тоску у проснувшейся пианистки.
Солнце еще не зажглось, а месяц почти потух,
небосвод еще в этот час серым бархатом выстлан.
Ноты времени выстроены не в лад,
нотам времени некогда научиться.
Вспомнишь музыку революции, оглядываясь назад,
и, споткнувшись, отказываешься вперед стремиться.
В паузе между прошлым и будущим нам легко,
там петух дирижирует загорающимся рассветом.
Никогда не уйдешь по течению времени достаточно далеко,
чтобы, услышав музыку, не пожалеть об этом.
***
«Сага о Форсайтах» - какая же это сага?
Все равно, что мифом назвать «Госпожу Бовари».
Сколько слов безропотно вытерпела бумага,
а хватило бы трех коротких : «сам иди и смотри».
Словно скатерти-самобранки, раскинувшиеся романы,
Девятнадцатый век, как спесивый восточный маг:
все так подробно любимы, сыты, голодны или пьяны,
и слова расцветают, как опиумом богатый мак.
Привкус будущего смятения и неволи,
собственными руками добытый из ярких слов -
это в будущем. А смеющийся маг без боли
погружает тебя в медлительный сумрак снов.
***
И снова Рим горит в огне
среди распавшихся просторов.
Моя беда всегда во мне -
и боль не стоит разговоров.
Но мы с тобою говорим
опять о вере и о хлебе,
когда себя не помнит Рим,
и догорает солнце в небе.
Мы просто римляне - и нам
никем другим не жить на свете.
А варвары - всего лишь дети:
к чему им старый римский хлам?
Монолог варвара
«Эти римские сказки, старуха, не смей повторять!
Что твой Цезарь? Велик лишь один мой владыка Алларих.
Ты германских детей моих добрая римская мать,
ты красива еще, даже время такую не старит...
Так давно помирил нас распятый всевидящий Бог,
но скорее него помирили нас общие дети.
Мы имеем с тобой в этом мире и кров, и порог,
а пустым площадям пусть останутся слава и ветер.
Посиди, посмотри, - старый храм зарастает травой.
Я видал там змею - не пускай туда младшего сына...
Хочешь, песню тебе о походе на Рим я спою?
Подвигайся ко мне - я укрою плащом твою спину.
***
Империю не жаль. В отличие от мудрого поэта
предпочитаю дрейфовать на мелких льдинах.
Здесь не до жалости. Такая холодина,
что вечно слышишь о великих и единых.
Что скажешь, друг? О Риме, например?
О Византии, желтой и безбрежной?
О, сколько слов, имен, дорог и вер!
Пускай еще одна зовется прежней
империей. А небо, как стекло,
в душе рождает нелюбовь к простору...
Оставим, что ли, эти разговоры:
кто знает, друг, кому здесь повезло?
***
Солнца сухое пламя слизывает минуты.
Ты мне опять приснился, друг мой, давно забытый,
враг мой, давно прощенный, знавший слова такие,
чтобы душа в тревоге места себе не знала.
Будто с высокой башни я на тебя смотрела,
а под стеною в поле войско твое, и флаг твой,
слов золотые стрелы, дней голубые кони.
Я не хотела слышать ропот трубы военной,
я не хотела верить в голос твоей тревоги.
Вижу пустое поле, где отдыхают ветры,
где огонек далекий в утренней мгле мигает.
Что мне теперь поделать с глупой моей победой,
с горькой моей победой - с этим пустынным полем?
***
Ни о чем не жалеть, ни к чему не стремиться -
вот блаженство! А впрочем, наверное, так не бывает.
И журавль в небесах - и смешная ручная синица
одинаково нам бесполезны. А главное - свет убывает.
День становится мельче - и мы его вброд переходим.
Ночь как омут: над ним ни мосточка, ни кладки.
Ну, а в мелкой воде что мы видим и что мы находим?
Нет там места дарованной миру загадке.
Как позволили мы нашим дням, нашим снам обмелеть?
Как случилось, что тайна в другие ворота стучится?
И леса не хотят на родном языке шелестеть,
и родные дороги пытаются вдаль укатиться.
***
В языческом детстве моем я о Боге не знала,
Вернее, мне все говорили, что нет его в мире,
Но странное что-то с утра камыши волновало,
А вечером двигались тени по старой квартире.
А в темном сарае так шумно дышала корова,
И вторил неведомо кто ее вздохам тягучим,
И кто-то бродил за окном и искал себе крова,
и кто-то катался верхом на искрящейся туче...
В языческом детстве, где тайна не связана словом,
И я была кем-то неназванным и неизбежным,
Как то, что дышало и двигалось, снова и снова
Простор насыщая зеленым, и синим, и снежным.
***
Вода стояла в ведрах запотевших,
И на веранде яблоками пахло,
И пахло прелью, мелом и мышами.
С младенчества осенний этот запах
Будил во мне тупую боль утраты.
Еще до смерти и отца, и деда
И до рожденья памяти - я знала,
Что нет на свете ничего дороже
Минут, случайно собранных в ладони.
Они, как зерна спелой кукурузы,
Желты и круглы. И любую вспомнишь
Потом отдельно. Миг запечатленный,
Как смерть для смерти.
Жизнь в нем хранится,
Чтоб прорасти потом в другое время
И много раз в том времени умножить
Живое солнце канувшей минуты.
Но как их мало, собранных мгновений,
И как печален запах яблок спелых!
***
Скажешь о том, что ты знаешь о жизни другому, -
удивишься, что все в самом деле иначе.
Летом дождливым с тобою мы жили на даче,
Лес примыкал к голубому и тихому дому.
Медленно падали капли дождя. И минуты
Так же текли, наполняя меня ожиданьем.
Словно я шла, продвигаясь все ближе к чему-то,
Что для души было ясно и больно заранее.
О, как хотелось продлить это время покоя,
Перед прыжком в неизвестность, где нет аналогий,
Словно зерно, созревает пространство иное
И прорастают другие дожди и дороги.
Хостинг проекта осуществляет компания "Зенон Н.С.П.". Спасибо!